предназначенная для того, чтобы ослабить колени, что объясняет волну осознания, пробегающую по моему позвоночнику.

Он обходит меня и направляется к двери кабинета за моей спиной, заставляя меня полностью войти в комнату и меняя наши позиции. Его плавные движения вызывают образы пантер, тигров и других хищников с острыми зубами.

Дойдя до двери, он тихо закрывает ее и прислоняется к ней. Колотящаяся в груди волна перерастает в оглушительный рев, когда я вижу, как он тянется к двери, чтобы запереть ее.

— Как я уже сказал, мне нужна всего лишь минута твоего времени.

Вот черт. Похоже, это завершающая часть моего утра, когда я несусь навстречу своей смерти.

— Что вам нужно, мистер Вителли? — Я скрещиваю руки на груди, и мне совсем не нравится слабая дрожь в руках. Я всю жизнь сталкивалась с такими хулиганами, как он, говорю я себе. Это не что-то новенькое.

Только вот, вроде как и новое…

Он молчит, его взгляд прикован ко мне, его глаза ничего не выдают. Но им и не нужно; я уже чувствую, что все очень плохо. Я решаю спровоцировать его лучшим из известных мне способов — словами — чтобы посмотреть, не расколется ли он. И может быть мне удастся выкрутиться из того, что он для меня приготовил.

— Раз уж вы не можете или не хотите сказать мне, что вам нужно, мистер Вителли, я рискну предположить, — начинаю я, сохраняя голос ровным. — Ваша жена — которую вы, конечно же, очень любите и лелеете — была здесь, рассказывая мне о всех синяках, которые у нее появились из-за вас.

Он качает головой.

— У меня нет жены.

— Мне продолжать гадать или вы все-таки планируете просветить, чего хотите от меня?

Его глаза вспыхивают — ярко-голубые, как безоблачное летнее небо, проницательные, ничего не упускающие. После напряженной паузы его взгляд становится жестче, и он ловким движением расстегивает пуговицу пиджака.

Внезапно эти невероятные глаза кажутся слишком близкими. Когда пиджак раскрывается, обнажая очертания торса под сшитой на заказ рубашкой, я понимаю причину его поступка: он хочет обеспечить легкий доступ к своему пистолету.

Прекрасно. День становится только лучше. Что за понедельники такие?

Однако я стою на своем, отказываясь показывать страх. Хулиганы питаются страхом, но он ошибается, если думает, что я доставлю ему это удовольствие. Он выбрал не ту мишень для своих угроз.

Наконец, он заговорил.

— Мария Риччи — ваша клиентка.

Это утверждение, а не вопрос. При упоминании имени Марии, все оставшиеся сомнения о том, кем может быть Нико Вителли, испаряются. Он — преступник. Хищник. Либо замешан в том, во что впутался муж Марии, либо является членом враждующей банды.

Нико подходит ближе, вторгаясь в мое личное пространство и заставляя меня поднять голову, чтобы встретить его взгляд, что только усиливает мое раздражение. Он чертовски высокий. Стиснув зубы, я чувствую, как его аромат — смесь мяты и ветивера — окутывает меня, и я борюсь с желанием закрыть глаза и попытаться понять, какая часть этого аромата принадлежит ему.

— Мария Риччи, — повторяет он, подчеркивая имя.

Сохраняя тщательно нейтральное выражение лица, я не могу не представить лицо Марии, ее черты, отмеченные тревогой, слезы, пропитывающие волосы у висков. Я помню конфликт в ее глазах, смесь страха и надежды, когда она неуверенно согласилась на мой план.

Используя самый пренебрежительный тон, на который я способна, я огрызаюсь:

— Кто является или не является моей клиенткой, не ваше дело, мистер Вителли.

Голос Нико становится ниже на октаву и приобретает легкий акцент.

— В этом вы очень ошибаетесь, синьорина.

Я не могу отрицать обаяние его голоса. И этот акцент? Если он намеревался своим тоном вызвать у меня озноб по спине, то сильно просчитался. Вместо этого я чувствую, будто меня обволакивает теплый мед.

Возьми себя в руки!

— Мой диплом психолога и докторская степень утверждают обратное. В этом кабинете, а также в том, что касается благополучия моих клиентов, мистер Вителли, командую здесь я.

Он делает несколько шагов назад, наблюдая за мной, словно я инопланетное существо.

— Вы не боитесь меня, — замечает он почти с удивлением.

Боюсь. На самом деле, не помню, чтобы когда-либо была так напугана. Потому что я узнаю убийцу, когда вижу его.

Я смеюсь. Звук получается натянутым, но я надеюсь, что он выполняет свою роль.

— Я выросла среди мужчин, которые съели бы вас на завтрак, мистер Вителли.

Его брови поднимаются, превращая лицо в полотно удивления и интереса. Трудно сказать, что из них побеждает.

— Неужели?

— Чертовски верно, — утверждаю я, делая глубокий вдох. — Если вы пришли убить меня, то не могли бы вы поторопиться и покончить с этим? В противном случае, если мы закончили, буду благодарна, если вы позволите мне вернуться к моему дерьмовому дню.

С его лица исчезает всякий намек на юмор, сменяясь раздражением, когда он вновь оценивает меня. Думаю, ему не нравится мой тон. Отлично. Он выглядит как человек, который привык все контролировать. Раздражая его, я могу нарушить его планы.

Быстро разрабатывая стратегию на случай, если Нико Вителли решит напасть, я думаю о том, как быстро смогу орудовать кинжалом-карамбитом, пристегнутым к бедру — подарком отца на шестнадцатилетие.

Проблема в том, что этот мужчина вооружен. Я знаю, что у него есть пистолет, закрепленный на правой стороне туловища, что дает право судить о том, что он левша. Мой взгляд переходит к его левой руке. Она большая и загорелая. На среднем пальце левой руки сверкает бриллиантовое кольцо-печатка.

С бровями, все еще нахмуренными от раздражения, Нико наконец говорит:

— Слушай внимательно, потому что я скажу только один раз. Что бы Мария Риччи ни рассказала тебе, ты обязана держать рот на замке. Уничтожь свои записи, если потребуется. Ты никогда ее не встречала. Поняла меня?

В его тоне сквозила почти уговаривающая нотка, словно он просил меня сотрудничать. Но скрытая угроза и властное давление заставили меня выпрямить спину, и я ответила:

— Иначе что? Ты не оставишь мне выбора и вернешься сюда, чтобы продырявить меня до состояния решета? Таков сценарий?

Я заметила легкое подергивание его левой руки, которая зависла над бедром. Затем он сделал едва заметный вдох и выпустил воздух сквозь зубы, что говорило о том, что он только что подавил порыв.

Он не терпит, когда с ним так разговаривают, но его выработанное спокойствие говорит о том, что он не из тех, кто позволяет эмоциям руководить собой.

Он мягко продолжил:

— Я не собираюсь сюда возвращаться. Или уйти без того, ради чего сюда