Оля смотрит на убитого молоденького солдата: «Что-то не так. А что, непонятно!» Лицо парнишки с чуть пробивающимися нежными усиками спокойно. Но что-то… что-то не то!

Оля всматривается. И понимает, что не так.

Лицо у парня – есть. Но это – смертельная маска. Голова разбита, вместо нее – пустота! Видимо, череп размолотила пулеметная очередь.

Оля недоуменно смотрит. И начинает громко истерично рыдать.

Ильин подбегает к ней. Осторожно приобнимает, гладит по голове. И вспоминает себя в 1941 году под Вязьмой. Точно так же он, контуженный разрывом снаряда, удивленно всматривался в тело убитого солдата. Что-то не то! Что? Головы нет! Начисто срезало осколком! Смотрит – рядом лежит оторванная рука. И прямо ему в грудь – после недалекого разрыва – ударил сапог. А в нем – оторванная нога!

Ильин идет к своим бойцам.

Около разбитой телеги хрипит рация. Ильин поднимает ее, говорит в микрофон:

– Да, слушаю!

– «Сокол», почему молчите?! Где немецкие танки?! Что там у вас?! Как батальон?

– Батальона нет! Нет батальона! Танками раздавлен! – тихо говорит Ильин.

В рации – тишина. Потом сквозь хрипы радиоэфира слышится гневный голос командующего 28-й армией генерала Герасименко:

– Доложите обстановку! Что, весь личный состав батальона уничтожен?! Все шесть сотен бойцов?! Не может быть! Где рота пэтээр?! Где командование?!

– Роты тоже нет! Командир батальона тяжело ранен!

– Вашу мать! Всех под трибунал! Всех расстрелять!

Ильин бросает рацию на землю. Зло говорит:

– Но кто нас выдал?! Немцы знали о передвижениях батальона! Знали, что не рабочие мы! Какая сука сдала?!

Садится на землю, закрывает голову руками. Вспоминает марш, смех и шутки солдат. Думает: «Как погляжу в глаза станичникам? Как скажу, что не уберег их сыновей?»

К нему подходят его разведчики, выжившие в бою. Стоят молча. Аханов поднимает с земли гармонь. Она пробита осколком. Аханов растягивает мехи, перебирает кнопки. Гармонь оживает. Слышится мелодия «Не для меня придет весна…».

Бойцы тихо поют:

Не для меня

Придет весна,

Не для меня

Дон разольется…

Ильин оглядывает их. Резко встает, открывает офицерский планшет, достает и вскрывает пакет. Читает. Говорит бойцам:

– Действуем по плану «Б». Идем на Башсыз, там – автотранспорт и танки. Но надо дождаться из дивизии командармов.

Сквозь пыль видны приближающиеся грузовики. Из них выпрыгивают и бегут, создавая цепь окружения, солдаты. Это – солдаты роты НКВД, возглавляемые начальником Особого отдела дивизии капитаном Дракиным.

Из второго грузовика неспешно выходит начальник Особого отдела 28-й армии майор Решетов.

Решетов подходит к группе разведчиков, которые из остатков телег вытаскивают сгоревшие винтовки, ПТРы, минометы.

– Отставить! Ничего не трогать! – командует майор.

Дракин ведет двенадцать солдат, найденных в окрестных барханах.

– У, предатели! Бросили товарищей на погибель?! – рычит майор. Бьет ногой связанного бойца.

Солдат корчится от боли и падает. Встает, робко говорит:

– Патронов нам выдали всего по пять штук! А гранат не дали. Куда против танков?

Решетов достает пистолет ТТ, стреляет в голову солдату. Тот падает.

– НКВД разберется, кому патронов мало! – свирепо орет майор. – Всех расстрелять! Приказ генерала – расстреливать трусов и паникеров! Приказ НКВД – о том же. Лично я могу расстреливать!

Солдат отводят на двадцать метров в степь. Расстреливают.

– Товарищ майор госбезопасности! Они не виноваты! – говорит Ильин. – Пэтээры и минометы были в обозе. Солдаты не могли обороняться!

– А! Ишо один предатель! Наконец я добрался до тебя! Читал приказ НКВД? Имею право расстреливать без суда предателей и шпиенов! – орет Решетов. Командует своим солдатам: – Связать! На допрос! Вон туда, в халабуду! Часового туда! Быстро!

Ильина со связанными руками ведут в сарай (где он находился во время боя). Майор приказывает часовому:

– Заходи сюда! Дернется – стрелять без предупреждения! Опасный фошисд! Диверсант!

Привязывает лейтенанта к стулу, грозно спрашивает:

– Фошизд! Че ты говорил? «Цуцваг»? Эт ты – цуцваг! Че ты болтал в Астрахани? Дойче зольдатен унд оффициррен?

– Такого я не говорил. «Фауста» Гете цитировал, да: «Вер мер махт хат, хат рехт!», то есть «В ком больше силы, тот и прав». Немецкий нам положено знать. Как «языка»-то допрашивать?

– Точно шпиен! В какой разведшколе абвера учился?! – майор резко бьет Ильина в голову.

Тот падает вместе со стулом. Из носа течет кровь.

– Фошизд! Донос хотел на меня писать! Медсанбат тебе не понравился! Щас тебе будет донос!

– Да нет, не собираюсь я ничего писать! Забудем про медсанбат! Ничего там не было!

– Ха! Конечно, не напишешь! Потому как я тебя расстреляю как предателя и диверсанта!

Из-за двери слышен голос:

– Товарищ майор государственной безопасности! Докладывают, что нашли уже шестьсот десять убитых! Почти все раздавлены танками!

Майор несколько раз бьет ногой в грудь Ильина:

– Слышал, фошизд?! Шестьсот убитых советских воинов! Все – танками подавлены! Ты навел танки на батальон? Кто в твоей группе? Откуда забросили? Ты – командир разведгруппы абвера?! У, сссука фашистская! Акромя вашего батальона, немцы уничтожили две наши партизанские группы «истребителей». Ты выдал?! Говори! Застрелю!

Опять бьет, не целясь, ногами.

– Давно тебя подозреваю! – говорит он. – Странно, что ты аж два раза выжил в двух окружения! Первый раз – под Смоленском. Второй – под Харьковом! Выжил, а все дивизии полегли! Под Харьковом вся армия легла вместе с командующим генерал-лейтенантом Качаловым! А ты – выжил! И второй раз выжил! Такого не бывает! Ты – шпиен! Щас все расскажешь!

– Товарищ майор! Вы сами знаете, что выходил из окружения я не один! Кто вывел начштаба дивизии? Кто вынес боевое знамя части? Я вынес! Вы сами это знаете!

– Щас будет тебе знамя! – орет майор.

Поворачивается к часовому:

– Давай сюда санинструкторшу!

В окно кричит:

– Дракин, тащи свою «динаму»!

Дракин заходит. В руках – подрывная машинка «ПМ-1».

«Это ж двести девяносто вольт!» – думает Ильин.

Дракин ставит «динаму» на стол, крутит ручку.