— «Солодкин Эдуард Митрофанович, тридцать два года,местный».

Номер квартиры предполагал проживание в многоэтажке, где-тов районе новостроек. Евгений подтвердил, что улица Бердяева находится вюго-западном районе, или попросту в Марьине. Новое название микрорайона внароде не прижилось, а старое шло от большого села Марьино, что в начале векарасполагалось километрах в двадцати от губернского центра, а теперь оказалось вчерте города.

— Ну и что это нам дает? — лениво спросилаМышильда.

— Еще не знаю, но что-то, безусловно, даст.

Я выразила хозяину благодарность, и он нас покинул, а янаправилась к забору. Забор отделял сад, в котором мы находились, от заветногопустыря. Выдернув пару гнилых досок, я пролезла в образовавшуюся дыру ипристроилась в кустах смородины. Правда, сначала пришлось вернуться в дом иснова облачиться в спортивный костюм — крапива доставала мне до груди.Мышильда, не выдержав, вскоре присоединилась ко мне, мы истомились минутпятнадцать в смородине и наконец увидели соседского жильца Эдика. Озираясь посторонам, он ходко пробирался по тропинке к нашему дому, то есть к нашейкрапиве. В руках у него были карта, компас, общая тетрадь и авторучка.

— Вот гад, — разозлилась Мышильда. —Экипировался.

Эдик подошел к родной крапиве, выложил вещи на тропинку ипри помощи компаса стал определять стороны света, потом отсчитывать шаги вразные стороны, громко сопя, то и дело кидаясь к тетради и что-то там торопливозаписывая. Дураку ясно — подлец ищет наш клад.

Я не выдержала и шагнула из кустов смородины навстречунахалу. Сейчас я была обута в кроссовки, но они у меня на платформе, и в ростея потеряла мало. Завидев меня, Эдик скис и сделал слабую попытку кинуться ксвоей дыре в заборе. Я пресекла побег в зародыше, легонько пихнув самозванцалоктем в грудь, и он устроился на тропинке.

— Вы не имеете права, — визгливо заметил он, кактолько у него закончились проблемы с дыханием. Я наклонилась и задела егоколеном, чтобы немного отвлечь Эдика от глупых мыслей, и стала рассматриватьтетрадь и карту. Мышильда, сурово взглянув на конкурента, прошипела:

— Старые вещи покупаем, новые крадем?

— На законном основании, — попробовал вскочить он,я осуждающе взглянула, и Эдик немедленно затих.

— Что там? — спросила Мышь, заглядывая в тетрадь.

— Ерунда. А вот карта… — Я протянула ее сестрице. Картабыла чудовищно похожа на нашу, стало ясно — изготовил ее человек, очень хорошознакомый с нашим родовым гнездом. — Откуда карта? — спросила я,поворачиваясь к Эдику. Тот закрыл лицо локтем и взвыл:

— Наследство.

— Врешь, подлец, — ахнула Мышь, — не можетбыть у нас таких родственников. — И с возмущением обратилась ко мне:

— Отродясь у нас в роду мелкие мужики не водились.

Мне хотелось сказать, что и женщин наших Господь не обидел,если не считать сестрицы, в семье, как говорится, не без урода и так далее, ноперед лицом внешней опасности раздоры в семье неуместны, ряды должны сомкнутьсяи стоять насмерть на манер Китайской стены. В свете этих мыслей я охотноподдержала Мышильду:

— Да уж, этот субъект на нашу родню не тянет. —Переведя взгляд на субъекта, я сказала с леденящей душу угрозой:

— А ну, гусь, выкладывай все как на духу.

Гусь поднялся, закинув голову в заоблачные дали, надеясьзаглянуть в мои глаза, и устало опустился на тропинку, правда на этот разпридав хилому организму более удобную позу.

— И не хитри, — добавила Мышь, — не то худобудет.

— Я начну кричать, — огрызнулся он.

— Не успеешь, — заверила я. Эдик вздохнул и сказалс отчаянием:

— Карта мне в наследство досталась. От деда. Лежала начердаке. Дом продали, стали уборку делать и нашли.

— Ты чего вкручиваешь? — разозлилась я, ткнувпальцем в карту. — Адрес на ней отсутствует. Как же тебя сюда чертивынесли?

— Дед отцу говорил, а отец мне — есть дом, купецКалашников жил, богатей, и перед революцией клад спрятал, а сам с катушексъехал — новая власть ему не понравилась. А клад, может, лежит.

— А дед твой откуда про клад знал? — удивилась я.

— Не знаю. Не очень в этот клад и верилось. УКалашникова трое сыновей было, уж кто-нибудь да к рукам прибрал.

— Ничего не понимаю, — удивилась Мышь. —Выходит, этот тип наш родственник?

— Вряд ли, — скривилась я. — Какая-нибудьпрадедова актерка проболталась. Падок был купец Калашников на женский пол,через то и претерпел много.

— Вопрос этот принципиальный, — разволноваласьМышильда. — Потому что, если он нам родня, — это одно, а если нет —то нечего ему возле нашего клада отираться.

— Не вашего, а государственного, — открыл Эдикрот, чем очень разгневал Мышильду.

— Поговори, вражина, — пригрозила она и пнула сомнительногородственника ногой. — У нас с конкурентами один разговор, — сестрицавыразительно провела пальцем по горлу.

Эдик презрительно отвернулся. Я отдала принадлежащие емувещи и заявила доходчиво, но не без некоторой суровости:

— Будем выяснять твое происхождение. Семья — этосвятое. Если родственник — в дело возьмем, а если приблудный — так лучше сразусобирай манатки. Иначе мы тебя по соседству с кладом зароем. А пока к домуподходить не смей.

— Это несправедливо, — возмутился он. Не исключаяокончательно, что передо мной родственник, я решила проявить добрую волю иготовность к диалогу:

— Ладно. По терновнику можешь шастать и даже копать. Ноесли я увижу тебя по эту сторону тропинки, считай, ты уже инвалид.

— Уяснил, гад? — набросилась на него сестрица.Эдик поднялся и понуро побрел к дыре, дважды с неодобрением посмотрев в нашусторону. — Он нам все дело испортит, — продолжала кипятитьсяМышильда.

— Не испортит, — заверила ее я, и мы пошли в дом.

— Что делать будем? — спросила сестрица. —Конкуренты наседают, а у нас даже плана нет.

— Нужны перчатки, — сказала я. — Жара вродеспала, приступим к работе.

— Копать? — обрадовалась Мышь, а я ответила:

— Крапиву дергать. Попробуем отыскать фундамент.