— Но у меня отпуск, — в самом деле устыдившись,заметил Иннокентий.

— И у меня, — встрял Михаил, а я добавила:

— Бессрочный. Покиньте дом оба и не нервируйтеменя, — закончила я и отвернулась. Дом они покинули, но на этом все, самособой, не закончилось.

День, как видно, не сулил нам ничего, кроме неприятностей.Пытаясь поскорее забыть о моих мужьях, мы торопливо закончили завтрак и пошлина пустырь. При нашем появлении в районе соседской дыры мелькнула легкая тень.Мы подошли к фундаменту и ахнули: кто-то (ясно кто — предполагаемый родственникили просто самозванец — Эдик, одним словом) не только облазил освобожденную открапивы территорию, повсюду оставив следы, но и копал в трех местах (этоуспокоило — если в трех разных, значит, точного местонахождения клада он незнает). Такое наглое вторжение на нашу территорию буквально потрясло Мышильду.Она деловито направилась к соседской дыре, начав по дороге возвышать голос. Яприпустилась следом, обогнала сестрицу и затаилась возле забора.

— Где тебе копать было сказано? — рявкнула она,сунув голову в дыру. — Проходимец, аферист, ворюга!

По ту сторону забора хранили молчание. Минут пять сестрицавысказывалась от всей души, потом выдохлась и пошла прочь. В тот же миг в дыревозникла плешивая голова Эдуарда, и он ядовито крикнул (правда, не оченьгромко):

— Где хочу, там и копаю!

Я ухватила его за ворот рубашки и пропела:

— Здравствуй, кисуля. — Он охнул и обмяк, чтопозволило мне без особого труда втащить его на пустырь. Мышильда, углядевврага, вернулась и спросила с лаской, способной вогнать в дрожь крокодила:

— Так, говоришь, где хочу, там и копаю?

— Говоришь? — вопросила я, легонько его встряхнув.

— Говорил, говорил, — кивнула Мышильда. — Яслышала.

— И я слышала.

— У нас и за меньшее головы лишали.

— Это точно, — согласилась я. — Сразу кончимили помучаем?

— Я жаловаться буду, — завозился наш враг, янечаянно встала ему на ногу и для верности подпрыгнула. — Буду, —повторил он.

— Что будешь? — удивилась Мышильда.

— Жаловаться, — сказал Эдик.

— Каков мерзавец! — возмутилась сестрица. —Когда крапиву дергали, он в тенечке сидел, а теперь прибежал на готовенькое.

Я тряхнула Эдика как следует и резко разжала пальцы. Врагрухнул.

— Не волнуй меня, — погрозила я ему пальцем ипошла к фундаменту.

— Надо с ним что-то решать, — хмуро заметилаМышь. — Ведь эдак никакого толку в работе: с таким-то соглядатаем в дыре.

— Разберемся, — заверила я.

Вооружившись лопатами, мы занялись расчисткой завалов сцелью освободить старый фундамент и, привязав его к нашему плану, определить,где находилась кухня в первой четверти двадцатого века. Работа оказаласьнелегкой даже для меня, а про сестрицу и говорить нечего, но она держаласьмолодцом, не ныла, не хныкала и вообще не досаждала. Поиски сокровищ весьмаблагоприятно сказывались на ее характере.

Евгений, зашедший на пустырь узнать, как идут дела, сходилза тележкой и, впрягшись в нее, стал отвозить мусор все к той же злополучнойдыре. Мы наперебой нахваливали хозяина, единогласно решив, что с ним намповезло.

— Время обеда, — наконец заявил он, устраиваясь натележке и вытирая потное лицо матерчатой кепчонкой, потом посмотрел на меня исказал не без робости:

— Елизавета, я насчет Михаила то исть. Пусть живет. Запостой я с него денег не возьму, а пропитание… Много ли он съест? Человекдушевный, неприхотливый, точно птаха Божья.

Мышильда фыркнула, услышав такое сравнение, а я нахмурилась.Про неприхотливость Михаила Степановича я могла бы рассказывать долго, но в этовремя в голове мелькнула мысль, как нам можно использовать предпоследнего, откоторого все равно не отделаешься, и одновременно досадить конкуренту. Бросивлопату, я зашагала к дому, Евгений торопливо шел за мной, а за ним следомпоспешала трусцой Мышильда.

Напротив дома стояли «Жигули» Иннокентия Павловича, а сам онсидел на крылечке и беседовал с хозяйкой, той самой востроносой бабкой по имениКлавдия, что вчера сигнализировала нам о прибытии Михаила Степановича. МихаилСтепанович, кстати, сидел на лужайке перед нашим домом и испепелял взглядом«Жигули» последнего и его самого в придачу. Последний в ответ лучисто улыбался.

— Михаил, — сказала я, он подпрыгнул от неожиданностии торопливо вскочил. — За вчерашнюю выходку тебе нет прощения. Но моясердечная доброта и ходатайство Евгения Борисовича побудили меня дать тебе шансзагладить вину.

— Елизавета, — шагнул Михаил Степанович, простираяко мне руки.

— Стоять, — осадила я его, — условия такие:живешь на пустыре, сторожишь фундамент. Поставишь там себе шалаш. Сам. Доски итоль найдутся. Не поставишь, будешь жить под открытым небом. Кормлю раз в деньобедом. И отвезу домой по окончании экспедиции. В противном случае вычеркиваютебя из жизни раз и навсегда.

— Елизавета, а как же… — начал было предпоследний, но ярешительно перебила:

— Согласен?

— Согласен, — закрыв глаза и откинув назад голову,сказал он, надо полагать, таким образом демонстрируя отчаяние души.

— Мария, — обратилась я к повеселевшейсестрице, — укажите Михаилу Степановичу рабочее место, а я с другимсупругом побеседую. Уж коли он здесь, должна быть от него польза.

Я перешла дорогу, Иннокентий Павлович, завидя меня, быстроподнялся и поспешил навстречу.

— На постой устроился? — деловито осведомилась я.

— Да. С хозяйкой договорился и дал задаток.

— Иннокентий, у меня для тебя есть задание чрезвычайнойважности. В доме номер пять временно проживает субъект, который выдает себя занашего родственника и на этом основании претендует на сокровища. Ты знаешь,семья для меня — святое, и я не могу обидеть человека, не будучи уверена, чтоон не член семьи. Надо провести разыскания и установить возможные родственныесвязи. Я могу на тебя положиться?

— Разумеется, — кивнул Иннокентий Павлович.

— Вот его паспортные данные, — я протянула емулисток бумаги. — Когда я узнаю результат?

— Лизок, если бы мы были в нашем городе, я бы ответил:через два часа. А здесь… через два с половиной.