— На весь отпуск. Марья, принеси паспорта слуге закона.

— Обижаете. Я же по-дружески заглянул…

— Дружба дружбой, а служба службой, — пропелаМышь, вручая ему документы. Он тщательно их проверил, списал данные в блокнот ис благодарностью вернул.

— Говорят, клад ищете? — спросил он с хитринкой.

— Ищем, — покаялась я. — Купец Калашников —прадед наш. В семье про клад много говорили, вот и пытаем счастья.

— Ага, — кивнул участковый, в его глазахприбавилось хитрецы, — тут многие ищут. Помешались на кладах.

— Отчего ж не поискать, коли есть охота, —дипломатично заявил Евгений. Михаил Степанович к этому моменту опять очнулся отлегкой дремы и повел носом.

— Этому не наливать, — сурово сказала я.

— Елизавета, — с третьей попытки гневно произнесон мое имя, попробовал встать и что-то продекламировать, но Мышильда егоперебила:

— «Волчица ты, тебя я презираю, ты, мерзкая, уходишь отменя».

Все уважительно притихли, а Михаил Степанович обиделся ивыразительно надул губы. Выпив еще водочки, участковый удалился, а мыпризадумались, что делать с моим бывшим супругом.

Оставлять его в доме никак нельзя — обживается он быстро, изавтра его уже не выгонишь.

— Надо вынести его в сад, — предложиласестрица. — Какая-нибудь телогрейка найдется, прикроем. Погоды нынче стоятзамечательные, не околеет.

— У них организмы слабые, — напомнила я.

— Оставьте в кухне, — проявил человеколюбиеЕвгений, но мы решительно пресекли его благой порыв.

— В сад, — кивнула я и выволокла супруга на свежийвоздух. Соорудив ложе из двух телогреек и старого полушубка, мы устроилибывшего под яблоней и вернулись в дом.

Солнечный луч, проникнув сквозь занавеску, слепил мне глаза.Я блаженно потянулась и позвала:

— Мышильда…

Сестрица, всегда злющая по утрам, ответила без энтузиазма:

— Мишка твой приперся. Всю малину испортит…

— Не успеет, — заверила я.

Через полчаса, войдя в кухню, мы застали картину, способнуювыжать у женщины моей сердечности скупую слезу. Наш хозяин и Михаил Степановичсидели рядышком за накрытым столом, сложив на коленях ладошки и с отчаяннойнемой мольбой во взоре. Оба сильно маялись с перепоя. Я вошла, поставила чайникна плиту и, откашлявшись, исполнила что-то лирическое, вошедшая Мышильдаподхватила куплет, вслед за ней пристроился Евгений, Михаил Степанович невыдержал и зычно повел нас в заоблачные выси. Песня кончилась, пала тишина.Михаил Степанович, собравшись с силами, начал речь:

— Елизавета…

— Молчите лучше, — съязвила я. — Как вымогли? Человек вашего таланта, воспитания… интеллигент… и появляетесь здесь втаком виде, пугая детей и собак.

Михаил Степанович слегка поник головой, а Мышильда ядовитозаметила:

— В сильном подпитии прибыли.

— А кто не пьет? — выбросив вперед ладонь,возмутился предпоследний. — Фолкнер пил, Хемингуэй пил…

Мышь устыдилась.

— Ну, если вы в компании…

— Ты ж говорил, что один приехал? — удивилсяЕвгений и, с мольбой переведя взгляд на меня, прошептал:

— Елизавета…

Я выдала деньги, хозяин отправился за водкой, а МихаилСтепанович попробовал улыбнуться.

— Деньги есть? — посуровела я.

— Лизок, на последние прибыл. Тосковал душой…

— Бомжевать, значит? — грозно поинтересовалась я.Михаил нахохлился и приуныл. — Кормить не буду, и не мечтай. И за постойплати сам, на меня не рассчитывай. Все понял?

— Как же я, Елизавета?

— Так же. Раньше надо было думать, а теперь хоть пешкомдомой возвращайся.

Пришедший хозяин застал нас в тягостном молчании. Непринимая этого близко к сердцу, он быстро разлил водку. Я приподнялась и убраластопку из-под носа Михаила Степановича. Евгений испуганно прошептал:

— Мы ж не звери… — но я осталась непреклонной.

— Выходи из-за стола, — заявила я предпоследнему.Тот поднялся и с трагическим лицом пошел к двери, правда трижды обернувшись.Евгений замер с бутылкой в руке, и по всему видно было, что он очень Михаилусочувствовал. Я взяла вилку и приступила к завтраку. Предпоследний дваждызаглянул в дверь, но я никак на это не отреагировала.

— Пусть бы жил, — тихо заметил Евгений. — Местамного, чего ты, Лизавета?

— Я его кормить не буду. Его даже в паспорте моембольше нет, на что он мне сдался?

— Жалко человека.

— Не пропадет, — заверила хозяина Мышильда, а яначала мучиться угрызениями совести.

Вдруг послышались шаги, и на пороге (дверь в кухню попричине жары не закрывали) возник Бельский Иннокентий Павлович, последний муж иадвокат.

— Здравствуйте, — улыбнулся он с приятностью инеуверенно шагнул в кухню.

— О Господи, — простонала Мышильда. —Этому-то что надо? Здесь в округе ни одного балкона.

— Иннокентий Павлович, — без улыбки спросилая, — вас по какой такой нужде черт принес?

За черта Иннокентий обиделся и сказал с печалью:

— В конце концов, я должен знать, где проводит отпускмоя жена.

— Это тоже муж? — удивился Евгений.

— Бывший, — покаялась я.

— Не выглядит, — задумчиво сказал хозяин,разглядывая гостя. Тот собрался что-то ответить, но в этот момент в кухнювлетел Михаил Степанович и возмущенно воскликнул:

— Что же это делается, Елизавета? Мне в проживанииотказано, а ему, значит, можно?

— И ему нельзя, — успокоила предпоследнего я иперевела взгляд на Иннокентия Павловича. — Кеша, дом не безразмерный, тебездесь места нет.

— Я найду где устроиться, — с достоинством ответилон. — А вот этот что здесь делает?

— Что вы оба здесь делаете? — возмутиласьМышильда. — Люди серьезным делом заняты, а вы тут таскаетесь и волнуетеЕлизавету Петровну по пустякам. Стыдились бы.