На самом деле есть мне не хотелось, а после бутербродов сикрой ужасно хотелось пить, но мать по вечерам и чаю не разрешала.

– Пейте бифилайф! Сестру передернуло.

– Видеть его не могу! А знаешь, Маринка, у нас новаябеда – дианетика. Сама принесла матери книгу – сама теперь будешь мучиться.

– Да, кстати, все собираюсь спросить – что же это такое– дианетика?

– О, – сестра оживилась, – это когда все едятотдельно. Вот, например, хочешь ты съесть бутерброд, так ты сегодня ешь булку,а колбасу можно только завтра, про масло я уж не говорю, это верная смерть.

– Какая колбаса? – возмутилась матушка. –Забудьте это слово, и про булку, кстати, тоже забудьте. И прекратите издеватьсянад дианетикой! Вот скоро Валентина Михайловна прочтет эту книгу, и мы начнемновую жизнь.

Все матушкины завихрения насчет здорового образа жизниначались два года назад, когда в санатории она познакомилась с ВалентинойМихайловной. Она тогда вся была под впечатлением новой подруги. Ах какаязамечательная женщина, как следит за собой, гораздо старше меня, а выглядитмоложе. На мой взгляд эта Валентина Михайловна выглядела не очень-то – обычнаясушеная вобла, далеко не первой молодости, с жилистой шеей и кровавым маникюромна костлявых руках. Но мать была от нее без ума. Как-то в порыве откровенностисестра призналась мне, что ее голубая мечта – это придушить ВалентинуМихайловну, и тогда кончатся наши мучения. Мать снова будет все есть и вкусноготовить, а то Славка уже на пределе, а сама сестра приходит поздно и готовитьне успевает.

Мы с сестрой посетовали на нашу горькую жизнь, пыталисьубедить матушку, что дианетики мы не вынесем, но мать твердо стояла на своем,видно Валентина здорово держала ее в своих цепких лапах.

Выклянчив у матушки по чашке чаю, мы еще немного мирнопобеседовали и разошлись. В нашей семейке редко выпадает такой спокойный вечер.

Уже лежа в постели и погасив свет, я внезапно ощутила легкоебеспокойство. Что-то меня тревожило, какое-то несоответствие сегоднянасторожило. Закрыв глаза, я перебрала в уме события сегодняшнего вечера ивспомнила слова Алика, что он никогда не ходит обедать с сотрудниками в бистро«Джокер», а ест что-нибудь некалорийное прямо на рабочем месте. Значит, и в тотдень, в понедельник, он не уходил, а оставался с Ларисой в офисе один на один?Не может быть, милиция наверняка проверила всех сотрудников в первую очередь. Сэтой мыслью я заснула.

– Черт, опять какая-то зараза лампочку вывернула…темень в подъезде, хоть глаз выколи… ноги бы не переломать…

В кромешной темноте подъезда щелкнула зажигалка, вспыхнулмаленький желтый язычок пламени.

– Вот спасибо, хоть мне посветили, а то ступенек невидать, недолго и навернуться.

– Это точно.

– Что-то я вас в темноте не признаю. Ты, что ли, Паша?

– Это не Паша.

Огонек чуть переместился, выхватив из темноты мужское лицо.

– А-а, вот это кто… А чего надо-то? Чего в моемподъезде ошиваешься? В гости ко мне?

– По делу.

– Значит, по делу надумал?

– Да, знаешь, спать я спокойно хочу.

– А я-то при чем? Как по телику говорят – заплатиналоги и спи себе спокойно.

– Да ты шутник, как я погляжу, а мне вот не до шуток.Что-то я, брат, нервничаю. Что-то ты такое про меня знаешь…

– Да ты что несешь-то? Что, совсем сдурел? Ты сножом-то не балуй! Чем я тебе помешал… А-ах, больно же, сволочь… За что тыменя. Я же ничего про дела твои…

– Может, и не знаешь, а так как-то спокойнее. Сам жеговорил – заплати и спи спокойно.

– А-а-ах…

Кровь хлынула изо рта, рыжий здоровый мужчина последний развсхлипнул, как ребенок, и медленно сполз по грязной стене подъезда. На пол онупал уже мертвым.

На следующий день почти прямо с утра мне на работу позвонилМаксим. Едва раздался телефонный звонок, я уже знала, что это он.

– Добрый день, могу я поговорить с Мариной Ракитиной?

– Здравствуй, Максим, это я.

– Марина? – он замолчал, как будто удивился, чтозастал меня на месте, а потом быстро проговорил: – Я встречу тебя сегодня послеработы, поедем на дачу к моему приятелю, ты во сколько освободишься?

Это был его обычный метод, раньше, два года назад, он всегдатак делал – звонил мне и назначал место и время, я всегда должна была быть вполной боевой готовности. Но прошло два года, я отвыкла от Максима и не моглавот так сразу включиться в прежний ритм. Я прижала трубку к губам и тихоответила:

– Прости, пожалуйста, Максим, но сегодня вечером яникак не могу.

– Что? – он страшно удивился, потом стал просить,уговаривать, даже настаивать. Но, как я уже говорила, я очень упряма. Сказав«нет», я не меняю своих решений.

«Идиотка! – кричал во мне мой внутренний голос. –Сейчас он попрощается и больше ты его никогда не увидишь!»

«Ну и пусть, – отвечала я самой себе. – А так онпопрощается со мной завтра утром и опять исчезнет на два года. И что тогдабудет со мной? Опять нахлынет жуткая тоска. Нет, я буду сопротивляться допоследней возможности».

В голосе Максима послышались недовольные нотки, потом онсмягчился, сказал, что позвонит мне завтра, если не уедет в Москву, и повесилтрубку. Не успела я отойти от телефона, как опять раздался звонок.

– Маринка, привет! Я не вовремя?

– О Господи, тетя Надя, мы же сто лет не виделись!

– Вот именно, – ворчливо сказала тетя Надя. –Если я не позвоню, то ты и не вспомнишь.

– Да ладно тебе, что у вас нового?

– У нас все по-старому. Откровенно говоря, я вчеравидела тебя в театре, вспомнила, что у меня есть любимая племянница и решилапозвонить.

Тетя Надя, Надежда Николаевна, была двоюродной сестрой моегоотца, они дружили, но, когда отец умер, тетя Надя как-то постепенно перестала унас бывать. С матушкой они никогда не были особенно близки, сестру она здоровонедолюбливала, говорила, что Анька – страшная эгоистка. Анька платила ей темже, всегда отзываясь о ней в разговоре с каким-то пренебрежением, считаланеудачницей. Еще бы – с мужем развелась, растит ребенка одна, работает простыминженером – нет, такие родственники мою сестрицу не устраивали.

Мне тетя Надя нравилась. Поскольку родственники проели мневсю плешь о том, что женщина не должна жить одна, что обязательно надо выйтизамуж, я приводила им в пример тетю Надю – вот, пожалуйста, живет человек одини ничего, характер спокойный, на людей не бросается. Сестра пренебрежительномахала рукой, а матушка возражала, что все-таки у Надежды есть ребенок. Ну ужнет, отвечала я. Этого вы от меня не дождетесь, чтобы мой ребенок рос без отца,лучше совсем никого не надо – ни мужа, ни детей.