кликнул царевич слуг и приказал им глаз с девушки не спускать. На случай, если она потихоньку бежать захочет, самому верному велел схватить её и к нему привести. Вот до чего царевич полюбил её!

Так и было. Вышла Тухкимус из царёва дома, а на неё со всех сторон царские слуги смотрят. Побежала она в сад, тут её верный слуга схватить хотел, да она выскользнула и убежала. А у него в руке один только чепец её остался.

Пришёл слуга к царевичу с чепцом, а Тухкимус уже к камню большому вернулась, сняла с себя платье звёздное, коня отпустила, за печку вернулась, щёки золой измазала и сидит, тихая, смирная.

Заявились гордые сёстры её, злые-презлые, что царевич на них внимания не обратил, а Тухкимус их и спрашивает:

— Расскажите, сестрички, что на пиру было?

Сёстры ей ответили:

— Эх ты, замарашка, ничего-то ты не видела, ничего-то ты не знаешь! Была там девушка неземной красоты! Царевич от неё без ума: на шаг не отходил, глаз с неё не спускал.

Тухкимус боялась, как бы её не узнали, потому и спросила:

— Послушайте, сестрички, уж не я ли там была?

Засмеялись чванливые сёстры:

— Ах ты, грязнуля, сажей разукрашенная! Да ты что, в своём ли уме?

На другой день у царя другой пир — больше прежнего, богаче вчерашнего. Ждёт царевич — может, красавица в медных одеждах на медном коне опять к нему в гости пожалует. Стал обряжаться, воды спросил в рукомойник.

Позвали сёстры Тухкимус:

— Иди, пугало огородное, воды в рукомойник царскому сыну налей! Не по нашим рукам дело это, а по твоим, мужицким, грубым!

Как вышла девушка из-за печки, в золе, в саже, так царёв сын даже вздрогнул:

— Ах ты, — говорит, — чумичка, страхолюдина! Неужто в царском дворце некому с человечьим лицом воды подать?

Ничего не сказала Тухкимус. Дождалась, когда все на пир ушли, и пошла в лес. Ударила палкой трижды крест-накрест по камню большому, и перед ней появились три ушата. В первом — умылась, из второго платье взяла — лунное, серебром светящееся, из третьего коня в серебряной сбруе, с шерстью серебристой вывела, вскочила на него — и во дворец!

А царевич у крыльца уж стоял. Увидел издали, навстречу побежал, рад-радёшенек! Целый день не отходил, глаз с неё не спускал.

Наконец осмелел, спрашивает:

— Сестра моя прекрасная, из какого города ты приехала-прибыла?

Говорит ему Тухкимус:

— Город мой известный — Чумичинском его зовут, Страхолюдском прозывают.

Задумался царёв сын, удивился: что-то о таких городах он и слыхом не слыхал!

Ничего не сказал царевич. А потом кликнул слугу, приказал ему у порога топором щель вырубить. Как стала Тухкимус из царёва дома выходить, так застрял у неё каблучок серебряный в той щели, и убежала она без туфельки.

Упорхнула птица, нет её.

Сложила лунное платье в первый ушат, отпустила коня и вернулась за печку, лицо золой и сажей вымазала.

Пришли старшие сёстры, шипят, ругаются:

— Опять царевич на нас и не глянул даже. Всё на красавицу свою глядел, насмотреться не мог!

А Тухкимус спрашивает:

— Уж не на меня ли та красавица похожа?

— Хо-хо-хо! — засмеялись сёстры. — Не с ума ли ты сошла, Тухкимус? Не смеши людей, помалкивай. Там красавица была лунная, а не девка презренная!

А царевич стонет, плачет: исчезла его любимая. Успокоиться не может. Видит царь — убивается его сын от любви, от горя. В третий раз пир устраивает.

Опять сёстры гордые с утра засобирались, наряжаться стали. Где там им воды в рукомойник налить, не до того было! Если в третий раз царёв сын их не приметит, значит, век им быть в услужении. Послали они за водой Тухкимус:

— Иди, — говорят, — мужичка! Нищенка! Да спасибо скажи, что за водой посылаем, — всё ж легче, чем в свинарнике рыться!

Увидал её царевич, в саже вымазанную, золой испачканную, вздрогнул.

— Люди добрые, — говорит, — неужто во дворце человека не найдётся, кроме запечницы такой, чтобы воды принести! — и в сердцах даже ремнём её стеганул.

Пошли сёстры старшие на пир, а Тухкимус велели дома, за печкой, сидеть. Только дверь за собой закрыли, каблучками по дорожке протопали, выбралась Тухкимус из-за печи — и в лес. Пришла к камню большому, ударила по нему трижды крест-накрест палкой, и появились перед ней три ушата. В первом она умылась, во втором оделась, из третьего коня вывела, вскочила на него и поскакала во дворец.

Стоит царёв сын у крыльца, не дождётся любимой своей. А она уже скачет. Только глянул царевич — обомлел: едет ко дворцу красавица, платье на ней из чистого золота, конь под ней словно золото — золотой шерстью, золотой сбруей горит, сверкает.

Упал перед ней царевич на колени и говорит:

— Откуда ты, красавица нездешняя, небывалая?

А она отвечает:

— Я из города не дальнего, не близкого — Ремнём-битова!

Ничего не понял царевич. За ней шёл, глаз своих от красавицы не отрывал. Вот уже день прошёл и вечер кончается, а царевич ни жив ни мёртв, горюет, отцу жалуется:

— Батюшка царь-государь, пробьёт час, и опять исчезнет моя любимая! И тогда уж не найти её больше, не увидать! Помоги мне, царь-отец!

Пожалел сына царь, приказал слуге ручку у дверей смолой вымазать. Как настало время Тухкимус за печь идти, пошла она из дворца, за ручку взялась, рукавичка-то золотая у неё к двери и пристала.

Едва утро настало, слуги царские указ объявили: всем, всем, всем девушкам-невестам во дворец явиться — медный чепец, серебряную туфельку и рукавичку золотую примерять.

День проходит — меряют, никому не впору ни чепец, ни туфелька, ни рукавичка. Ни медная, ни серебряная, ни золотая. Другой день проходит, третий… Никому в государстве не подошли. Загрустил царевич, затосковал.

Тут старшие сёстры и решили царевича развеселить и тем царскую милость к себе вызвать. Прибежали к царю, наперебой говорят:

— Ваше величество, царь-государь! Мы способны царевича от безнадёжной любви излечить, утешить, развеселить так, что он смеяться будет!

Царь говорит:

— Он у меня сын единственный, я вас за то по-царски награжу. Та из вас, что ему приглянется, женой его станет, а другой половину царства отдам!

Побежали сёстры в избу, вытащили из-за печи Тухкимус, к царю потащили. А она идти не хочет, вырывается.

Тащат её сёстры, смеются, потешаются:

— Иди, красавица чумазая, пугало огородное, замарашка чумичная! Мы тебя во дворец ведём, царю показывать, царевичу в невесты сулить!

Привели Тухкимус во дворец. Как вошла она, так все с хохоту покатились. И даже царёв сын