Не знаю, что со мной случилось, но во мне из-за глупого идосадного утреннего происшествия будто что-то перевернулось… а может, из-заЭлиных слов…

– Могу и затруднить. Причина вовсе не серьезная. Вседело в платье, – объяснила я под изумленными взглядами всей нашей группы.

– Мила, у тебя неприятности? – Алла Дмитриевнаблизоруко щурилась, разглядывая меня так, словно видела впервые. Во многом этобыла правда. Я и сама видела себя такой впервые. Возможно, подростковыепроблемы – это заразно, и я страдаю сейчас от Элькиной болезни?..

Я села на свое место, отмахнувшись от Наташки, пытавшейсявыспросить, что со мной случилось.

Кровь глухо стучала в висках. Я впервые слушала лекцию, ноне могла понять из нее ни единого слова. Цифры, всегда добрые ко мне, вдругсомкнули хоровод, очертив магический круг. Хода за его границы мне не было.

– Мне надо поговорить с тобой. Будь в девять упамятника Пушкину.

– Кто это? Эль, это ты? Погоди…

– В девять у памятника, – повторила я, обрываясвязь и выключая мобильник.

Спустя пару минут зазвонил домашний. Я не взяла трубку, ееподняла Мила. Прислонившись спиной к стене, я слушала ее растерянные: «Алло,кто это? Вас не слышно». И только когда она положила трубку, поняла, что всеэто время не дышала. Макс ничего не сказал Миле. Он уже сделал выбор в моюпользу, хотя, возможно, еще не признался себе в этом. Сегодня. Именно сегоднявсе и решится.

В комнату заглянула Эмилия и, скользнув по мне взглядом (яуже за столом, над раскрытой тетрадью – чем не апофеоз примерной ученицы),вновь пропала в гостиной.

Уже сегодня я увижусь с Максом, и у меня будетодин-единственный шанс.

Если, конечно, увижусь. Если он придет.

«Стоп! – велела я себе. – Хватит и одной истеричкина семью, нечего переживать заранее, пока еще ничего не случилось. Придет – иточка. Я знаю. Никуда не денется».

Ровно в восемь я выходила из дома. Стоило дойти доостановки, чтобы понять: новые туфли изготовлены если не в Испании, то уж точнопо испанской лицензии – на манер знаменитого испанского башмачка, любимогоорудия инквизиции. Они казались колодками, надетыми на мои бедные ноги.Разумеется, это не могло помешать мне по-прежнему двигаться к намеченной цели. Привходе в автобус я покачнулась, и незнакомый парень подал мне руку.

А еще говорят, что дело не в тряпках. Если бы я была встарых джинсах и разношенных кроссовках, он даже не посмотрел бы в мою сторону(интересный парадокс: в этом случае его помощь и не понадобилась бы)…

За окном темнело, и я, взглянув на свое отражение в зеркалестекла, удовлетворенно улыбнулась. Ведь можешь же, Эль, можешь, если захочешь.Красота – во многом дело настроения. Пока я не хотела быть красивой –оставалась обычной, фактически незаметной среди других девчонкой, эдакимрубахой-парнем. Но стоило появиться Максу – и я преобразилась, словно помановению волшебной палочки.

Пожалуй, кое за что стоит сказать Милке спасибо.

У памятника я была на полчаса раньше, с трудом отыскала укромноеубежище и сняла пыточные туфли, чтобы немного дать ногам передохнуть. Бедныемои ножки, они не привыкли к подобным испытаниям. Ну ничего, не это главное.Главное – моя цель, и нет ничего, чем я не пожертвовала бы ради нее. Я человекдействия и предпочитаю идти вперед.

Шуганув пару подвыпивших молодых людей (говорю же, чтонеимоверно хороша сегодня!), я продолжала наблюдать за площадкой передпамятником.

Ровно в 20.50 из метро появился Макс. Растерянно огляделся,остановился, косясь на собравшуюся у памятника публику (ой, ведь совсем забыла,что это – место встречи людей нетрадиционной ориентации), и закурил.

«Пусть подождет! – думала я, входя в новую для себяроль покорительницы сердец. – Чем больше ждет, тем сильнее обрадуетсявстрече».

Я думала, что ожидание усиливает чувства, но Макс, похоже,считал иначе, потому что, постояв совсем немного, он резким движением затушилсигарету и решительно повернул к метро.

Дьявольщина! Пришлось сунуть ноги в ненавистные туфли иброситься к нему.

Я догнала его уже у входа в подземный переход.

– Макс!

Он обернулся, и я, не давая ему времени прийти в себя иливысказать наверняка подготовленную фразу, впилась в его губы поцелуем.

Мне удалось его ошеломить. Думаю, еще ни одна девушка невстречала его так. Его губы пахли дымом и ментолом и были твердыми и горячими.Обжигающе горячими. Наверное, целую минуту я полагала, что все кончено, а играпроиграна, но затем он ответил на поцелуй! Он целовал меня с ничуть не меньшимпылом и удовольствием, чем я его!

Сердце бешено стучало где-то в районе желудка (интересно, счего это оно туда провалилось?), мимо нас проходили люди, а мы стояли прямо напути у них и, забыв обо всем, самозабвенно целовались.

Это было по-другому. Не так, как с Ковалевым. Интереснее,острее и не так противно (или я уже начинаю привыкать? Я вообще-то учусьбыстро).

– Ты совершенно необычная девушка, – сказал Макс,когда мы, наконец, оторвались друг от друга.

– А ты думал? – я усмехнулась. У меня вовсе небыло в этом уверенности, но рискнуть, честное слово, стоило. – Любая послеменя покажется пресной, правда, Макс?

Он посмотрел на меня. Я было по привычке напряглась, что нетакая стройная, как Мила, но тут же одернула себя: зачем на нее равняться?Ее-то он отверг. И ради кого? Ради меня! МЕНЯ! Сердце выделывало в грудинемыслимые кульбиты, должно быть, возомнив себя звездой цирковой арены. Макс,не мигая, смотрел на меня, а я чувствовала себя дурой, потому что не знала, чтодальше делать. Опыта обращения с парнями у меня не было, а он как разпригодился бы сейчас. Мысли заметались в поисках выхода: сказать Максу, чтолюблю его, или молчать, ожидая, пока он сделает первый ход? Надо былоповстречаться с кем-нибудь, чтобы сейчас чувствовать себя уверенней.

Как ни забавно, мое замешательство, похоже, сыграло на пользу.

Макс осторожно взял мои руки и сжал в своих горячих ладонях.

– Да, я действительно недооценил тебя.

Потом мы шли рядом по ночной Москве – мимо равнодушныхфонарей, проносящихся по шоссе машин, и говорили, говорили. Я болтала какую-точушь, мы смеялись над чем-то и снова целовались. Я чувствовала, будто в грудигорит лихорадочный огонек. Даже тесные туфли больше не беспокоили, и только повозвращении домой обнаружилось, что я стерла ноги до крови.

– Эля, нельзя гулять так долго, я уже началабеспокоиться, – упрекнула меня мама, вышедшая из гостиной в тепломмахровом халате и с неизменной книжкой в руках.

– Все в порядке, мамочка! Просто сегодня мне всеудается! – сказала я, чмокнув ее в щеку.