Мама вздохнула, опять пожаловалась на то, что я уже совсемвзрослая, а потом попросила быть с Милой помягче, она, мол, оченьрасстраивается и переживает в последнее время.

Мамины слова сразу испортили мне настроение. Ну конечно, еелюбимица взгрустнула – горе-то какое! На мои переживания почему-то особого вниманияне обращали. Я же не Мила. Это она – болезненная, хрупкая и нежная, а я –здоровая корова, уж как-нибудь да выдержу.

– Твоей Миле уже почти двадцать. Сама о себепозаботиться может! – заявила я и скрылась в ванной.

Встав под горячую струю воды, я закрыла глаза. События днявозникали передо мной кадрами кинопленки. Макс – это мое! Я уже многое сделаларади него и еще на многое способна, его не отнять всяким истеричным изнеженнымдевицам, даже если одна из них называется моей сестрой. На Максе теперь всеравно что моя печать, и я буду драться за него до конца – ногтями и зубами.Мила проиграла. Уже проиграла!

Вымывшись, я заглянула в комнату.

Мила уже спала, так и не сняв наушники плеера, и в ушах унее играло что-то мурлыкающе-французское. Она лежала на боку, свернувшиськалачиком, и выглядела такой беззащитной, что я едва не пожалела ее. Но нет –этому чувству не место в моем сердце. И сестре, несмотря на все старания, неудастся меня разжалобить. Потому что я знаю ее равнодушие и тупость. Потому чтотолько тот, кто сражается, имеет право на любовь. Потому что я ее ненавижу.

Мила

Я и вправду сама не своя. Какое удовольствие мне доставляловыбирать утром одежду, теперь же, открыв шкаф, вытаскиваю оттуда первое, чтопопадется под руку. А вчера поймала себя на том, что сижу в ванной, забывналить туда воды.

Хуже того – не могу видеть никого из подруг и домашних. СЭлей у нас всегда были странные отношения. Может, виноват возраст, а может,разница темпераментов. Теперь вдруг поймала себя на том, что она постоянновыводит меня из себя. Мне ужасно стыдно перед ней, перед мамой и отцом, однакоэто чувство бывает сильнее меня. Сначала яркой вспышкой поднимается раздражениеи злость, а вслед за этим приходят стыд и сожаление. Мне жаль, что у нас с нейвсе так сложилось. Но не буду врать себе – больше всего мне жаль, что несложилось с Максом.

Теперь я уверена, что у него кто-то появился. Я буквальночувствую это физически, как будто у меня заболела рука или нога. Он избегаетвстречаться со мной взглядом, но хуже всего, что он чувствует себя передо мнойвиноватым. Я не знаю, как это объяснить, но его манера отводить глаза,спотыкаться и иногда смотреть на меня тогда, когда, ему кажется, я этого невижу, выдает метания и вину.

Как-то в далеком детстве я разбила любимый мамин бокал,привезенный откуда-то то ли из Австрии, то ли из Чехии, с красивым изящнымгербом. Мама доставала его из серванта только по большим праздникам.Разумеется, он притягивал меня словно магнитом, и однажды я взяла стул, влезлаи достала склянку. И тут, разумеется, сработал известный закон подлости: то лия оступилась, то ли стул покачнулся, теперь это уже нельзя сказать точно, нозлополучный бокал упал на пол и разбился на тысячи осколков, сверкающих подсветом лампы. Когда я, призванная к ответу, разговаривала с мамой, то отводилаглаза в сторону. В точности так же, как сейчас Макс.

Зачем? Зачем он это делает? Он же ничего мне не должен! Онничего мне не обещал! Тот вечер… будем считать, он мне приснился. Пусть Максвстретил другую. Но откуда же чувство вины? Почему? Оно придает моим терзаниямновую тональность, и мне кажется: если бы Макс вел себя сейчас со мнойпо-другому, я бы быстрее смирилась.

Или нет? Или все это пустые домыслы? Каждому страдающемукажется, будто именно его участь – наипечальнейшая в мире. Каждый считает:именно с ним происходит то, что не случалось ни с кем. Пустое. Все уже было иповторится еще тысячу раз с тысячью людей. Non permanent sub sole. Non sub solenovum[6].

Я беспрестанно повторяю себе это, но, увы, не помогает.Наверное, я не умею быть убедительной.

Так или иначе, но однажды я очнулась от своей страннойоторопи, посмотрела на себя – похудевшую и подурневшую, с запавшими глазами(боже мой! И это в девятнадцать лет), и решила, что дальше так нельзя. Нужносрочно занять себя хоть чем-нибудь.

К счастью, на помощь пришла учеба, которую я подзабросила впоследнее время. Я стала учиться с остервенением. Ничего не помогает так отнесчастной любви, как ледяной душ и несколько задачек из высшей математики.Огромный респект тому, кто их придумал. Наверное, только они спасли меня всамые тяжелые дни.

Я садилась над тетрадью и решала, решала, решала – пока векине становились свинцовыми и не начинали опускаться на глаза. Становилось лилегче? Пожалуй. Проще – точно.

Мои подруги, кажется, поняли меня. Они еще звали меня в кафеили на шопинг, но не слишком активно. Только Наташка звонила вечерами, всепытаясь вытащить меня куда-нибудь.

Эля в эти дни, напротив, почти не бывала дома. Она оченьизменилась. Эгоистичная, как все увлеченные собственными переживаниями, я несразу заметила это, но в конце концов разница бросилась в глаза.

Во-первых, она стала одеваться совершенно по-другому. Кудаподевались грубые унисексовые штаны и безразмерные футболки?! Теперь онапредпочитала довольно смелые, но женственные по сути модели. Во-вторых,изменилась она сама. Стала увереннее и даже красивее. Думаю, она сталавстречаться с каким-то мальчиком. Наверное, я сама виновата, но между нами нетоткровенности, поэтому она ничего не говорит о нем, только глаза горят ещеярче. На самом деле у нее очень красивые глаза. Цвета дикого золота. Я самапридумала название этому цвету, не ищите его в палитре, но мне кажется, оноочень подходит Эле. Желтоватый, яркий, немного сумасшедший блеск. На него невозможноне обратить внимание. Пусть у Эли все будет хорошо. Она заслужила. Хотя бы она– из всей нашей семьи. Ведь нельзя назвать счастливой нашу маму, нашедшуюприбежище в дамских романах, или отца, который, кажется, думает только обизнесе и у которого просто-напросто не бывает на нас времени… Пусть сестрабудет счастлива со своим неизвестным мне мальчиком – гуляя по Москве, смотряему в глаза, замирая от случайного соприкосновения рукавами…

Все! Хватит об этом! Хватит! Хватит! Хватит!

Стукнув кулаком по столу, я снова уставилась в раскрытуюкнигу. Нечего думать о всякой чуши. В стройных рядах цифр есть покой. В нихможно найти прибежище – а что еще мне сейчас нужно?!

Фигня! Фигня! Я с досадой швырнула мобилу в сумку. Макс оказалсясовсем не таким клевым, как мне представлялось. Сколько еще он будет ходить сомной в кафе-мороженое, гулять по парку и делать вид, что это – всего лишьдружба? Мне нужно большее. Мне нужно знать, что меня