Макс был напряжен, словно натянутая тетива лука, и мне вдругзахотелось его позлить.

Надувая щечки и посасывая кончик пальца, я принялась изучатьменю на глазах у официантки, то и дело пугая ее идиотическими восклицаниями:

– Ой, а у вас есть молочный коктейльчик! Обожаюкоктейли! А можно мороженое с шоколадным мишкой! Такой кавай! У нас в школе вседевчонки по такому тащатся!

Официантка, уже не скрывая любопытства, таращилась на нас.Наверняка она видела Макса с Милой и прочей компанией и теперь недоумевала, какон мог поменять мою красотку-сестрицу на такую непрезентабельную личность, какя, а еще несовершеннолетнюю, а еще тупую, как пробка!

– Зая, купи мне чупа-чупс! – сладко пела я,складывая дудочкой губки, уже чувствуя, что переигрываю, но не в силахостановиться.

В конце концов Максу это надоело.

Он за руку выдернул меня из-за стола и, выведя в коридор,припер к стенке.

– Слушай, Эль, не знаю, что на тебя нашло, но еслисобираешься продолжать свой спектакль, скажи сразу. Меня достало, и япроваливаю!

Таким он нравился мне гораздо больше. Вот теперь япочувствовала, что он действительно старше меня.

– Макс, – я потянула его за рукав мягкоготемно-серого джемпера, – ну прости. Я действительно не знаю, что на менянашло. Поехала крыша, сбрендила, с кем не бывает, а?! – Я просительнозаглянула ему в глаза.

Его взгляд, такой колючий, сразу потеплел.

– Глупая! Глупая и маленькая, – сказал он,прижимая мою голову к своему плечу.

Я вдохнула его запах и почувствовала тепло – мягкое иобволакивающее. Что это на меня нашло? Я таяла, как оставленное на солнцемороженое.

И тут, подняв глаза, вдруг увидела Наташку. Она стояла сглазами большими и круглыми, как пятирублевые монеты, и пялилась на нас сМаксом.

Мила

– Он встречается с твоей сестрой!

Голос доносился из другой вселенной, едва различимый сквозьгул метеоритных потоков, проносящихся мимо меня, совсем неподалеку от моегоуха.

– Что ты молчишь? Понимаешь,

он встречается с твоей сестрой

! Я сама их сегодня видела. Представляешь, притащились в«Ойкумену»! Да они над тобой смеются!

В полоску на обоях вписано ровно шестнадцать розочек. Укаждой розочки пять листиков, задорно торчащих в разные стороны. Шестнадцать напять – будет восемьдесят. Восемьдесят листиков в одной полоске. Если учесть,что полосок на одной стене ровно восемь…

– Ты вообще слышишь меня?!

Возмущенный вопль с трубке по-прежнему звучал из далекогодалека. В груди стало тяжело и сухо, как бывает перед началом очередногоприступа. Я поискала ингалятор – лучше, чтобы в трудную минуту он оказался подрукой. Хватит истерить, Мила, нужно просто взять себя в руки. Восемьдесят навосемь будет шестьсот сорок. Это число триста двадцать, возведенное в квадрат.Стало немного легче. Кажется, я уже могу вдохнуть.

– Мила?! С тобой все в порядке?

Я провела рукой по лбу. Лоб был ледяным.

– Спасибо, Наташ, конечно, в порядке, – губы еще струдом повиновались мне, но голос звучал ровно, почти как обычно. Обошлись ибез ингалятора.

– Нет, ну подумай, какой гад!.. – Наташасочувствовала и вместе с тем ждала – напряженно и жадно ждала моей реакции,всплеска эмоций, слез. Почему людей так притягивает несчастье других? Почемуоно питает их и вливает новые силы? Каждому кажется, что на фоне чужихнесчастий его собственная жизнь не так уж плоха.

– Оставь Макса в покое, – проговорила я, чеканякаждое слово.

– Что? – подруга искренне не поняла.

– Займись своими делами. Макс уже взрослый мальчик иможет встречаться, с кем захочет. Понятно?

Цепочка тонкого серебряного браслета, который я терзала вотуже пять минут, наконец не выдержала и порвалась. Браслет, жалобно звякнув,упал на пол, к моим ногам, словно разрезанная финишная ленточка у ногпобедителя.

– Мил, ты что?

– Ничего. Займись-ка лучше учебой, там для твоегопытливого ума целое непаханое поле, – отрезала я.

– Психичка! – вспылила Наташка и бросила трубку.

Гудки в моем ухе прозвучали финалом.

Макс и Эля. Воображения не хватало, чтобы представить ихвместе. «Пустая сплетня. Ложь», – подбирало трусливые объяснения сознание,но я уже знала, что это правда. Эля и Макс. Наверное, я ослепла, поэтому самане догадалась.

Теперь, вспоминая виноватое лицо Макса и горящие глаза Эли,я чувствовала, что мозаика сложилась. Сама не знаю почему, но от определенностивдруг стало легче. Худшее свершилось. Чего теперь бояться? Наверное, нечего.

Я включила компьютер и села заниматься.

Через полчаса, когда в комнату заглянула мама, я быласовершенно спокойна, а из колонок тихо звучал старый Blackmor’s night. Мнепочти удалось убедить ее, что все в порядке, но тут меня настиг-таки приступастмы.

– Ну вот, опять обострение, – сказала мама, глядя,как я судорожно вдыхаю из своего баллончика. – Межсезонье – опасное время.

В моей жизни и вправду наступило межсезонье.

Едва вернувшись домой, я подняла, что Мила все знает. Нуконечно, Наташка не стала молчать. Представляю, с каким восторгом она позвонилаподруге, чтобы поведать ошеломительную новость. И хотя это примерно то, чего яи добивалась, меня охватила злость, словно бы я одна имела право на страданияМилы, а остальным лучше держаться от нее подальше.

Мила ничего не сказала, только отвернулась от меня.

– У нее опять обострение, – сообщила мама, на миготрываясь от очередной книжки.

Папа не сказал ничего, как обычно не вникая в семейныепроблемы. Он пришел, наверное, минут за пять до меня, и даже я чувствовала, чтоот него попахивает коньяком и женскими духами. Угадай-ка, к чему это.

Вот такая у нас семья. А меня еще спрашивают, отчего явыросла бездушным уродом. Да я, будет вам известно, на их фоне – белокрылыйангел.

Что главное для нашей семьи? Соблюдение приличия. Чтобыснаружи все было чисто-гладко, а что внутри – всем наплевать. Пипец просто!Помню, лет в десять я впервые сообразила, что мама и папа не любят друг друга.Это было словно гром среди ясного неба. А как же, формально они всегдасоблюдали видимость: он дарил ей дорогие подарки и никогда не забывалпоздравить с Новым годом, днем рождения и Восьмым марта. А что дома почти небывает – так он мужчина, добытчик, должен зарабатывать. Я позже поняла, что удобытчика периодически случаются интрижки, на которые мама предпочитаетзакрывать глаза. Ей тоже выгодно: сидит дома, читает свои любимые книжки, ходитв фитнес-зал, в бассейн, к косметологу и маникюрше, покупает шмотки, можетбыть, не первого разряда, но и не усредненную дешевку – в деньгах папа ее неограничивает, – в общем, и волки сыты, и овцы целы.