любят

! Я чувствовала раздражение, словно меня нагло обманули.Инфантильный – любимое мамино слово – это о нем. Теперь неудивительно, почему утакого красавчика не было девушки. Неудивительно, почему его тянет ко мне.

Я гордилась, думая, что поймала его, как паук глупую муху, атеперь вдруг вышло, что это еще вопрос, кто кого поймал. Эта мысль оказаласьнеожиданной и привела меня в раздражение.

– Зимина! Зимина, я к тебе обращаюсь!

Я неохотно подняла глаза. Кровососка нависала над моейпартой всей массой своего двойного подбородка. Глаза, совсем крохотные,терялись в необозримой дали, заслоненные нездорово-лиловыми холмами щек. Вот ужвоистину «широка страна моя родная».

– Да, Наталья Кузьминична? – Я улыбнулась ей втридцать два зуба, демонстрируя готовность к вооруженному диалогу.

– Ты где находишься, Зимина? – спросила онагромоподобно.

Я с делано растерянным видом огляделась и рискнула высказатьсвое предположение:

– Может быть, в классе? На уроке алгебры? У вас другоемнение?

Сомученики поддержали меня приглушенным ржанием. Ну табунлошадей – никак не иначе!

– Зимина, мало того, что ты не учишься, так еще ведешьсебя отвратительно! Ничего смешного! – обернулась она к классу. –Первый, кто засмеется, – отправится к доске!

Эти трусы, разумеется, замолчали. Я – другое дело. Менякакой-то двойкой не напугать.

– А может, это вы никак не можете меня ничемунаучить? – выдвинула я следующую мысль.

Класс затих. Видно, что на это стадо больше подействоваламоя храбрость, чем угроза Пиявицы.

– Как тебе не стыдно, Зимина, а ведь…

Меня начала бить крупная злая дрожь. Ну вот, теперь онавспомнит мою идеальную сестрицу, как же тут избежать сравнения! Вот уж стоитпожалеть бедненькую Кровососку за то, что ей досталась вовсе не паинька Мила, ая – такая, какая я есть: упрямая, имеющая обо всем

собственное

мнение.

– А ведь у тебя очень хорошие способности и цепкийум, – неожиданно закончила она.

И я замерла, глупо раскрыв рот, словно выброшенная на берегрыба. Она меня уела!

Кровососка, наверное, поняла это, потому что оставилаобескровленную добычу и, не говоря ни слова, переключилась на остальных.

Мне было обидно и вместе с тем приятно до того, что я дажезабыла о полученной от Макса эсэмэске и вспомнила, что не ответила, толькокогда он перезвонил мне.

– Привет, что-то случилось? – выпалил он в трубку.

Голос у него все-таки приятный и такой взрослый. Еслиподумать, мне все-таки лестно, что Макс – мой парень. Надо бы показать его вшколе… Заодно пусть и Ковалев оценит, какого уровня ребята вокруг менявертятся. А то вон опять пялится. После той репетиции поцелуя его пару дней небыло в школе, а теперь опять появился и смотрит на меня, как голодный нагамбургер! Вот скажите, кому приятно чувствовать себя гамбургером?!

Я чуть не расхохоталась, глядя в глупое лицо Ковалева, инарочно проговорила погромче и поласковее:

– Не волнуйся, мой зайчик, просто математичка отвлекла.Она у нас такой монстр! – и с удовольствием понаблюдала, как Ковалевпоспешил исчезнуть из поля зрения. Парни – они вообще простые, как дважды два,и даже проще.

– Математичка? У тебя с алгеброй проблемы? Хочешь, я стобой позанимаюсь?

Ой, какой же добренький! Думает, мне больше делать нечего,как алгеброй заниматься?!

– Не учи жить, лучше реши домашку, – предложила я.

– Эль, тебе бы надо самой заниматься. Представь, чтоменя рядом не будет. Нет, конечно, я буду рядом, – поспешно исправилсяон, – но ты должна уметь делать все сама.

Я отчетливо зевнула в трубку.

– Эх, что же с тобой делать… – вздохнул он.

– Для начала не тащи меня в дурацкоекафе-мороженое, – предложила я. – Неужели ты нормальных клубов незнаешь? Или… погоди! – Мысль, озарившая меня, оказалась неожиданной, ноприятной, словно случайно найденная осенью последняя, самая сочная и сладкаяягода малины. – Я согласна на кафе. Но пусть это будет «Ойкумена»!

В трубке замолчали.

– Макс? – окликнула я.

– Эль, – он замолчал, собираясь с мыслями. –Но почему? Зачем именно «Ойкумена»?

Конечно, испугался! Испугался идти со мной в

то самое

кафе – туда, куда ходит Милкина компания!

– Боишься?! – Я горько усмехнулась.

Инфантильный – это еще мягко сказано.

– Зачем тебе это надо? – спросил Макс так тихо,что я едва расслышала.

– Сколько веревочке ни виться, – процитировала янашу мудрую матушку, – на конец будет. Ты что, боишься, что Мила узнает,что ты со мной? А ведь она обязательно узнает. Не лучше ли, чтобы это произошлораньше? – спросила я.

Какие-то малявки пялились на меня, подслушивая разговор. Нуи пусть. Между прочим, превосходный урок. Быстрее пройдут школу жизни.

– Хорошо. Ты права.

Он решился!

– Тогда в три в «Ойкумене»! – Я улыбнулась ипоказала малявкам язык.

Макс ждал меня у входа и курил. Спокойный, уверенный,взрослый. Возможно, чувство, посетившее меня днем, было наваждением, и Максдействительно моя судьба. Может статься, мы предназначены друг другу, проживемвместе всю жизнь и умрем в один день в объятиях друг друга. А может, и нет.

– Эль!

Он поцеловал меня в щеку, обдавая древесно-пряным ароматомсвоей туалетной воды, и я вдруг почувствовала, что он смущается. Не увидела, аименно почувствовала каким-то звериным чутьем, которое иногда просыпалось вомне.

В животе словно щекотали легким перышком, мне было весело иприятно. Я резко повернула голову, чтобы вместо щеки под губами Макса оказалисьмои губы.

Он растерялся. Я по-прежнему на раз удивляла его.

Взяв Макса за руку, я потянула его в стеклянные двери. Всяэта ситуация действительно нравилась мне. Она добавляла перчинку – ту самуюпикантность, которой так не хватало нашим отношениям.

Окинув беглым взглядом зал, я убедилась, что ни Милы, ни ееподруг здесь нет. Придут? Вот интрига! Вот игра! Сердце стучало в предвкушении.

Макс повел меня к диванчику в дальнем конце зала. Наивный!Еще верит в возможность отступления! Ну ничего, можно принять его игру,позволить ему поверить, будто я у него на крючке, а уж потом, когда придетчеред, устроим собственное шоу, и такое, что никому мало не покажется.

Принесли меню в больших кожаных папках.