— Отлично. Да, отлично.

— Устали?

— Да, конечно. Но пока чувствую себя отлично.

— Что вы думаете о ваших шансах?

— Ну… Не знаю. У меня еще достаточно сил.

Он спросил быкообразного детину по фамилии Скрамм, что ондумает о Длинном пути. Скрамм, ухмыляясь, сказал, что это самая большая херня,какую он когда-нибудь видел. Репортер торопливо кивнул техникам, и один из нихтут же метнулся куда-то назад.

Толпа бесновалась, взволнованная присутствием телевидения неменьше, чем самой встречей. Там и сям размахивали портретами Майора насвежевытесанных кольях, с которых еще капала смола. Когда мимо проезжаликамеры, люди прыгали еще активней, чтобы их увидели тетя Бетти и дядя Фред.

Они прошли магазинчик, владелец которого выставил на дорогуавтомат с прохладительными напитками, украсив его транспарантом:

“Участникам Длинного пути — от Эва!" Рядом стоялаполицейская машина, и блюстители порядка терпеливо объясняли Эву — как, безсомнения, делали это каждый год, — что населению запрещено оказывать какую-либопомощь участникам.

— Он тебя спрашивал? — спросил кто-то Гэррети. Это, конечноже, был Баркович. Гэррети почувствовал, что его усталость растет.

— Кто и что?

— Репортер, балда. Спрашивал, как ты себя чувствуешь?

— Нет, — он молился, чтобы Баркович куда-нибудь исчез вместес болью в ногах, становящейся нестерпимой.

— А меня спросили, — похвастался Баркович. — Знаешь, что яим сказал? — Нет.

— Сказал, что чувствую себя превосходно, — агрессивно сказалон. — Что могу идти хоть целый год. И знаешь, что еще?

— Заткнись, а? — устало попросил Пирсон.

— А тебя кто спрашивает, уродина? — окрысился Баркович.

— Уйди, — сказал и Макфрис. — У меня от тебя башка болит.Оскорбленный Баркович чуть отошел и пристал к Колли Паркеру:

— Хочешь знать, что я им…

— Пошел вон, пока я не оторвал тебе нос и не заставилсъесть, — рявкнул тот. Баркович ретировался.

— На стенку хочется лезть от этого типа, — пожаловалсяПирсон.

— Он бы порадовался, услышав это, — сказал Макфрис. — Онсказал репортеру, что станцует на могилах нас всех. Это и дает ему силы идти.

— В следующий раз, когда он подойдет, я ему врежу, — слабымголосом сказал Олсон.

— Ага, — сказал Макфрис. — Пункт 8 запрещает вступать вссоры с товарищами по состязанию.

— Плевал я на пункт 8, — отозвался Олсон с кривой улыбкой.

— О, я вижу, ты понемногу оживаешь, — сказал Макфрис.

К семи они снова пошли быстрее: так можно было немногосогреться.

Мимо проплыл магазин на перекрестке. Покупатели изнутримахали им и что-то беззвучно кричали, похожие на рыб в аквариуме.

— Мы выйдем где-нибудь на шоссе? — спросил Бейкер.

— В Олдтауне, — ответил Гэррети. — 120 миль отсюда.

Гаркнесс тихо присвистнул.

Скоро Карибу кончился. Они прошли уже сорок четыре мили.

“Абсолютным шоу было бы такое, где проигравшего участникаубивают".

Чак Беррис

Карибу все были разочарованы.

Он оказался точь-в-точь похожим на Лаймстоун.

Людей было побольше, но в остальном то же самое — деловойцентр, бензоколонка, «Макдональдс» и парк с памятником героям войны. Школьныйоркестр неподражаемо плохо исполнил национальный гимн, попурри из маршей Соузыи под конец, совсем уж фальшиво, «Янки-дудл».

Снова появилась та женщина, которую они видели на дороге.Она все еще искала своего Перси. На этот раз ей удалось в суматохе прорватьсячерез полицейских, и она стала бегать вдоль дороги, высматривая Перси. Солдатынасторожились, и было уже похоже, что мамаше Перси сейчас выпишут внеочереднойпропуск. Потом полицейские схватили ее и стали запихивать в машину. Маленькиймальчик с хот-догом в руке задумчиво наблюдал это зрелище.

Больше в Карибу ничего примечательного не случилось.

— А что после Олдтауна, Рэй? — спросил Макфрис.

— Я не дорожная карта, — ответил Гэррети сердито. —По-моему, Бангор.

Потом Огаста. Потом Киттери и граница штата, в 330 миляхотсюда. Доволен? Кто-то ахнул:

— Три сотни миль?

— И еще тридцать, — мрачно добавил Гаркнесс. — Невозможнопредставить.

— Это все невозможно представить, — сказал Макфрис. —Интересно, где сейчас Майор?

— Укатил в Огасту, — предположил Олсон. — Греть жопу.

Все улыбнулись, а Гэррети подумал, что Майор для них прошелэволюцию от Бога до Маммоны за какие-нибудь десять часов. Их осталось девяностопять. Но это еще не самое худшее. Хуже всего — представить, когда это случитсяс Макфрисом. Или с Бейкером. Или с писателем Гарнессом. Он попытался отогнатьэти мысли.

За Карибу дорога стала пустынной. На перекрестках одинокогорели фонари, в свете которых проходящие участники отбрасывали причудливыечерные тени. Где-то далеко пропыхтел поезд. Взошедшая луна пронизала туманнежным опаловым мерцанием.

Гэррети отхлебнул воды.

— Предупреждение! Предупреждение 12-му! Это ваше, это ваше,12-й!

Двенадцатым был парень в яркой ковбойке по фамилии Фентер.

Похоже, одна нога плохо его слушалась. Когда через десятьминут его застрелили, Гэррети едва обратил на это внимание. Он слишком устал.Когда он обходил труп Фентера, в руке у того что-то блеснуло. Медальон СвятогоХристофора. — Если я отсюда выберусь, — сказал Макфрис, — знаешь, что я сделаю?— Что?

— Буду трахаться, пока член не посинеет. Никогда мне так нехотелось, как сейчас, без четверти восемь первого мая.

— Ну ты даешь!

— Точно! Знаешь, Рэй, меня бы даже ты устроил, не будь тытакой небритый.

Гэррети засмеялся.

— Чувствую себя принцем, — Макфрис потер свой шрам. — Мне бытеперь Спящую Красавицу. Уж я бы так поцеловал ее, что сумел бы разбудить. Апотом мы с ней поехали бы на поиски приключений. Во всяком случае, до ближайшейгостиницы.

— Пошли, — еле слышно поправил Олсон.

— Что?

— Пошли на поиски приключений.

— А-а. Ну пошли. В любом случае, это настоящая любовь. Тыверишь в настоящую любовь, Хэнк?