Гэррети отвернулся. Прошел слух, что этот парень шел слишкоммедленно.

Никаких мозолей — просто часто замедлял скорость и получилпропуск. Гэррети не знал ни его фамилии, ни номера. Может быть, и никто их незнал. Может, он был одиночка, как Стеббинс.

Теперь они прошли уже 25 миль. Вокруг них тянулись,чередуясь, мозаики лесов и полей с вкраплениями домиков и дорог, гдесобравшиеся люди весело махали им, несмотря на дождь. Одна старуха под чернымзонтиком стояла и смотрела на них глазами-буравчиками, не двигаясь и неулыбаясь. На пальце у нее блестело кольцо с красным камнем. Они пересеклизаброшенную железную дорогу, ржавые перила которой поросли травой. Кто-тоспоткнулся, упал, получил предупреждение и поспешил дальше с разбитой коленкой.

До Карибу оставалось всего 19 миль, но стемнеть должно былораньше.

“Нет отдыха для проклятых", — подумал Гэррети иотчего-то рассмеялся.

— Устал? — спросил Макфрис.

— Нет. Я устаю постепенно, а ты?

— О, я готов танцевать так вечно, и никогда не устану. Мыеще повесим наши ботинки на звезды, так и знай.

Он послал Гэррети воздушный поцелуй и отошел.

Без четверти четыре небо прояснилось, и на западе, там, гдесолнце золотило тучи, показалась радуга. Лучи, идущего к закату солнца,высвечивали каждую деталь пейзажа.

Звук вездехода был тихим, почти убаюкивающим. Гэрретипозволил себе немного вздремнуть на ходу. Где-то впереди был Фрипорт. Еще нескоро. А у него еще так много вопросов. Весь ДЛИННЫЙ ПУТЬ — — один большой знаквопроса.

И ответ на этот вопрос может многое прояснить. Ведь если… Онступил в лужу, промочил ногу и проснулся. Пирсон с любопытством поглядел нанего и поправил очки:

— Помнишь того парня, что разбил коленку на дороге?

— Да. Это Зак?

— Точно. Говорят, у него все еще идет кровь.

— Эй, Маньяк, далеко до Карибу? — спросил кто-то. Этооказался Баркович, который уже снял свою шапочку-маяк и сунул ее в карман.

— Откуда я знаю?

— Ты ведь здесь живешь.

— Миль семнадцать, — сказал Макфрис. — А теперь чеши отсюда,малый. Баркович злобно посмотрел на него и отошел.

— Вот сволочь, — заметил Гэррети.

— Не позволяй ему влезть под кожу, — посоветовал Макфрис. —Думай о дороге.

— Ладно.

Макфрис похлопал Гэррети по плечу.

— Похоже, что мы будем идти так вечно, правда?

— Правда.

Гэррети облизал губы, не зная, как сказать то, о чем ондумает.

— Ты слышал когда-нибудь о том, что перед глазами тонущегопроплывает вся его жизнь?

— Что-то читал. Или видел в кино, не помню.

— А как ты думаешь, с нами тут может такое случиться?

— Господи, я ни о чем таком не думал.

Гэррети помолчал немного и сказал:

— Как ты думаешь… Хотя ладно. Ну его к черту.

— Давай-давай. О чем ты?

— Как ты думаешь, увидим ли мы остаток нашей жизни на этойдороге? То, что было бы, если бы мы не… Понимаешь?

Макфрис порылся в кармане и вытащил пачку сигарет.

— Куришь?

— Нет.

— Я тоже, — он сунул сигарету в рот, зажег ее и затянулся.

Гэррети вспомнил пункт 10: береги дыхание. Если ты обычнокуришь, не кури на Длинном пути.

— Но я научусь, — сказал Макфрис, выпуская дым и кашляя.

К четырем радуга исчезла. К ним подошел Дэвидсон, номер 8, —красивый парень, если не считать созвездия прыщей на лбу.

— Этому Заку все хуже и хуже, — сообщил он. Когда Гэррети впоследний раз видел Дэвидсона, у него был рюкзак, но он уже его выкинул.

— Что, у него все идет кровь?

— Как у зарезанной свиньи, — Дэвидсон покачал головой. —Странно.

Упал, простая царапина и вот… Ему нужна перевязка, — онпоказал на дорогу. — Вот, смотрите.

Гэррети пригляделся и увидел темные пятна на мокромасфальте.

— Кровь?

— Да уж не варенье, — мрачно сказал Дэвидсон.

— Он испугался? — спросил Олсон.

— Он говорит, что ему плевать, но я боюсь, — его глаза былизастывшими и серыми. — Боюсь за нас всех.

Они продолжали идти. Бейкер заметил еще один плакат с именемГэррети и сказал ему.

— Черт с ним, — буркнул Гэррети. Он следил за пятнами кровиЗака, как Дэниел Бун за следами раненого индейца. Цепочка пятен вилялатуда-сюда вдоль белой линии.

— Макфрис, — позвал Олсон. Его голос стал еще тише. Гэрретинравился Олсон, несмотря на его напускную грубость, и ему не хотелось видетьего испуганным. А он был испуган.

— Что?

— Оно не проходит. Эта дряблость, о которой я говорил. Непроходит. Макфрис ничего не сказал. Шрам на его лице казался совсем белым влучах заходящего солнца.

— Я чувствую, что мои ноги вот-вот развалятся. Как плохойфундамент.

Но этого ведь не может быть, правда?

Макфрис снова ничего не сказал.

— Можно мне взять сигарету? — спросил Олсон еще тише.

— Бери. Хоть пачку.

Олсон зажег сигарету, затянулся и погрозил кулаком солдату,следящему за ним с вездехода.

— Они с меня глаз не сводят уже больше часа. У них на счетэтого шестое чувство, — он повысил голос. — Вам это нравится? Нравится,сволочи?!

Кое-кто посмотрел на него и быстро отвернулся. Гэррети тожехотел отвернуться. В голосе Олсона слышалась истерика. Солдаты смотрели на негобесстрастно.

К 16.30 они прошли тридцать миль. Солнце почти село и алелокровавым пятном на горизонте. Тучи ушли на восток, и небо над ними былотемно-голубым. Гэррети опять подумал о воображаемом утопающем, впрочем не такомуж утопающем. Идущая ночь скоро накроет их, как вода.

Паника росла. Внезапно он испытал уверенность, что видитпоследний закат в своей жизни. Он хотел продлить его, хотел, чтобы закат длилсячасы.

— Предупреждение! Третье предупреждение 100-му!

Последнее предупреждение!

Зак непонимающе осмотрелся. Его правая штанина ссохлась отзапекшейся крови, потом внезапно он побежал, виляя между идущих, как футбольныйнападающий с мячом. На лице его застыло то же непонимающее выражение. Вездеходувеличил скорость. Зак услышал это и побежал быстрее. Кровь у него опять пошла,Гэррети видел, как ее капли падают на дорогу. Зак взбежал на подъем и на.