мучил вопрос: «Что делать?» Шел 1943 год. В начале февраля вся Германия под похоронную музыку колокольного звона три дня была в трауре по разгромленной под Сталинградом 6‑й армии фельдмаршала Паулюса. В июле произошла очередная, не менее грандиозная катастрофа на Курской дуге. Развивая успех, советские войска 23 августа во второй раз, и уже окончательно, освободили Харьков. (Первый раз город был отвоеван у врага 16 февраля 1943 года.) Бои приближались к Днепру.

Крамаренко уже ясно видел, что его тропка ведет к пропасти, однао свернуть с нее было некуда. Единственная возможность выйти из игры ему предоставилась в мае прошлого года, когда от пули неизвестного храбреца погиб Ганс Мюллер, но воспользоваться ею Иван опоздал. Неожиданно оттуда к нему наведались двое и потребовали, чтобы он в их сопровождении явился к новому шефу...

На этот раз беседу с Иваном вел толстый, непохожий на военного гауптштурмфюрер Отто Швамм, рангом ниже майора Ганса Мюллера.

— Вы, Крамаренкоф, уже послужили нам, но мало, ошен мало. Мой предшественник, царство ему небесное, явно был либерален с вами, это упущение я исправлю. Предупреждаю: служить великой Германии надо с полной отдачей, иначе мы не будем с вами миндальничать...

Он говорил медленно, твердо, пронизывая собеседника холодным взглядом прищуренных глаз, и это внушало страх, убеждение, что гауптштурмфюрер попусту слов не тратит. Иван растерялся.

— Не понимаю, чего еще от меня требуете?

Отто Швамм пояснил тем же тоном:

— Активнее помогать нам искоренять подрывные элементы в Киеве. — И добавил: — Прошу не задавать мне больше наивных вопросов. Мы с вами не дипломаты, ведущие переговоры за круглым столом, обманывающие один другого, мы люди действия...

Очередной жертвой, которой Иван думал наконец откупиться от позорной роли провокатора, был Георгий Синицын. Подталкиваемый личной неприязнью к этому человеку и чувствуя его глухое недоверие к себе, он сравнительно легко, не терзаясь угрызениями совести, совершил преступление. Надеялся, что месяц-два ему дадут побыть в тени, что помогло бы отвести подозрения подпольщиков, но он ошибся. Ожидаемого «отпуска» он не получил. Менее чем через неделю его снова вызвал Отто Швамм.

— Объявляю вам, Крамаренкоф, благодарность за Синицына, правда, вы не назвали его сообщников...

— Я их не знаю, — поторопился заверить Иван.

— Допустим. Тогда вы оправдайте себя в другом деле. В Киеве скрывается Семен Григорьевич Бруз — секретарь запасного подпольного комитета партии. Вам известна эта фамилия?

— Известна.

— Вам надо установить его адрес.

Иван хорошо знал конспиративную квартиру Бруза, сам когда-то писал и приносил ему справку, в которой подтверждалось, что «гражданин Бруз С. Г. работает старшим прорабом артели «Вiльна Праця» (имея штамп, Крамаренко изготовил полтора десятка подобных справок для разных людей); Бруз искренне благодарил за документ, сказал в шутку тогда: «Если этот талисман сыграет нужную роль, то я буду вам, друг мой, обязан своей жизнью». В тот день они вели долгий разговор о перспективах войны, о том, что гитлеровская Германия непременно потерпит крах. Итак, поставленное Шваммом задание было не трудным, Ивана возмутила другая деталь. Получается, что его приравнивают к собаке-ищейке. Хорошо, что в данном случае ему не составит труда найти кого надо, но не исключено, что в будущем прикажут находить людей, о которых он и не слыхал. Еще и расправой будут грозить. Что тогда? Лучше сразу оказать сопротивление.

— Подпольщики очень законспирированы, я не могу обещать...

— Вы это сделаете! — бесцеремонно прервал его гестаповец. — Не заставите же нас думать, что вы хотите сохранить этого большевика. Помните, что, кроме всего прочего, Бруз — юде. А вы знаете, какие санкции мы применяем к тем, кто дает прибежище евреям...

Через день, когда Иван Крамаренко прибыл на свидание со своим шефом, тот нетерпеливо спросил:

— Есть адрес?

— Есть, — обреченно ответил Иван. — Улица Большая Шияновская[7], дом два, квартира двадцать шесть.

— Вы герой, Крамаренкоф! — Впервые суровое и неподвижное, словно вылепленное из воска, лицо Отто Швамма потеплело. — Теперь с ходу осуществим завершающую операцию. Даю вам двух наших сотрудников, и вы поведете их к этому Брузу.

Иван побледнел:

— Я поведу?

— Вы!

До сих пор он только называл фамилии тех, кого надо было арестовать, но чтобы самому сопровождать гестаповцев, смотреть в глаза своей жертве... Это слишком. Он почти простонал:

— Я не пойду. Не могу. Понимаете — не могу. Вместо того чтобы отблагодарить меня за услугу, вы мучаете меня, герр Швамм. Я вас очень прошу, освободите меня от этой обязанности. Ведь я выдаю не только подпольщиков, а бывших друзей. Поймите это, герр Швамм. У вас тоже должно быть человеческое сердце.

Гестаповец грозно поднялся.

— Слизняк! Бесхребетная жаба! — с уничтожающим презрением проговорил он и гаркнул: — Ну-ка, встать!

Иван мгновенно поднялся, оторопев от этого крика. Пальцы у него дрожали.

— Манежитесь, как проститутка, — распекал его далее гестаповец. — Вы кому служите: фюреру или большевикам? Или и тем, и другим? Ошен рискованный стратегия. Мне достаточно шевельнуть пальцем, и вы отсюда никогда не выйдете. Вот к чему приведут ваши сантименты, Крамаренкоф. В войне либо выживают, либо гибнут. Выбирайте одно из двух.

«Выбирайте одно из двух». Это было неискреннее предложение, потому что право выбора монопольно присвоил себе Отто Швамм...

Вскоре машина мчалась в район Печерска.

«Что он подумает, когда увидит рядом со мною немцев? — мучился дорогой Иван, в ужасе представляя момент встречи с Брузом. — Плюнет в лицо, назовет Иудой, выплеснет взглядом столько презрения, что оно убьет без пули. Смогу ли когда-нибудь вытравить это из памяти? Как буду жить? И стоит ли вообще жить? Я подлый, подлый... Чем не Иуда среди апостолов? Вернусь домой и покончу с собою. Двум смертям не бывать, а одной не миновать... Лучше сразу...»

На стук в дверь послышался голос дочери хозяев:

— Кто там?

Какое-то мгновение он колебался:

— Это я, Крамаренко...

Голос прозвучал глуше:

— Семен Григорьевич, к вам Крамаренко.

— Проси...

Щелкнул замок...

Бруз не успел ни сказать что-нибудь, ни плюнуть в физиономию, лишь выхватил из ящика пистолет и дважды выстрелил. Первой пулей царапнул шею Ивана, второй смертельно ранил себя в живот...

Приложив носовой платок к окровавленной шее,