Крамаренко ушел прочь. Он не видел, как гестаповцы делали обыск, воровато рассовывая по карманам ценности, затем арестовали хозяина квартиры Якименко, его жену, а также дочь Марию — связную запасного подпольного горкома партии, и уехали. Это было 2 июня 1942 года.

«Разве я по собственной воле привел гестаповцев на его квартиру? — уже с враждебностью подумал Иван о своей жертве, когда нервное потрясение улеглось. — Меня заставили, угрожали расправой, если не сделаю этого. А он стрелял, хотел убить меня, вместо того чтобы стрелять в гестаповцев. Ну, если так, буду и я беспощадным».

Так начались трагические события июня 1942 года, когда вторично было выбито руководство киевского подполья.

Функции городского подпольного комитета партии, по указанию Центрального Комитета КП(б)У, взял на себя Железнодорожный подпольный райком в составе А. С. Пироговского (секретарь), Г. П. Мироничева и Б. И. Петрушко и осуществлял их до тех пор, пока в июле 1943 года не возобновил свою деятельность подпольный горком третьего состава.

Несмотря на репрессии, борьба против гитлеровских захватчиков, которую вели советские патриоты в оккупированном Киеве, не затихала с первого и до последнего дня оккупации города. По далеко не полным данным киевские подпольщики за это время уничтожили 920 гитлеровских солдат и офицеров, разгромили 13 полицейских гарнизонов и сельских управ, взорвали два моста, потопили 15 пароходов и катеров, пустили под откос 19 эшелонов, разбили 50 паровозов и 589 вагонов, разгромили 8 складов с вооружением и 10 вещевых и продовольственных, уничтожили 488 автомашин.

Советская земля горела под ногами оккупантов.

«Что же дальше делать, куда податься?» — панически думал Крамаренко, слушая по радио и читая в газетах сообщения о боях на фронте. Немецкая армия безостановочно откатывалась на запад. После потери Харькова были сданы Глухов, Путивль, Бахмач, 15 сентября — Нежин — последний опорный пункт, прикрывавший подступы к Днепру. В конце сентября 1943 года советские войска стояли уже на отрезке в шестьсот километров по левому берегу Днепра, от белорусского города Лоева до Днепропетровска, освободив почти всю Левобережную Украину. Гитлеровская пропаганда трубила в эти дни, что Днепр кован бетоном и железом, превращен в неприступный «Восточный вал», о который разобьются наступающие дивизии Красной Армии. Даже без учета оборонных сооружений, писали военные обозреватели, эта могучая река, третья в Европе по протяженности после Волги и Дуная, является серьезным естественным препятствием, форсировать которую почти невозможно. Приводились данные: быстрота течения Днепра в некоторых местах достигает двух метров в секунду, ширина — до трех с половиной километров, глубина — до двенадцати метров. Обозреватели не скупились на рекламирование и стратегических планов гитлеровского командования: окончательно остановить у этого «непреодолимого барьера» Красную Армию, не пропустить ее на Правобережную Украину и в Белоруссию, обескровить в оборонительных боях, затем снова перейти в наступление.

— Басни все это, не удержится немчура на Днепре, — сказал мужчина в замасленной рабочей спецовке, обратившись к Крамаренко; они случайно познакомились при выходе с Сенного базара и так же случайно завели разговор о событиях на фронте. Мужчина нес в сумке головку капусты и еще какие-то овощи.

— Почему вы так считаете? — спросил Иван.

Тот взглянул на него как на чудака.

— Разве только я, вон и подпольщики об этом пишут в листовках. Немцы хвалятся своим «Восточным валом», а наши уже сделали прыжок на правый берег возле Букрина и Лютежа. Скоро и здесь появятся.

Глубоко поразила Ивана услышанная новость. О том, что советские войска уже успели форсировать Днепр неподалеку от Киева, он не знал. «Скоро и здесь появятся». У него даже мурашки пробежали по спине. Силясь не сорваться со спокойного тона, спросил:

— Кто вам такое наболтал? Ведь в сводках верховного главнокомандования вооруженных сил Германии об этом не сообщали.

— Еще сообщат, — улыбнулся собеседник и подмигнул с таким видом, будто сказал: «Кто-кто, а я в курсе дела». — Немцы не хотят пока стращать своих чувствительных фрау и киндер в фатерлянде. Замечаете, как присмирели полицаи? Чувствуют, гады, свою погибель. Загляните хотя бы на Еврейский базар, там ежедневно можно услышать, да я и сам слышал, как придурковатая Магда свободно напевает:

На евбазi дощ iде,

На Подолi слизько.

Утiкайте, полiцаi,

Бо Совети близько.

Такой наглости Крамаренко простить уже не мог.

— О событиях на фронте вы говорите с такой уверенностью, словно сами слушаете московское радио, — кольнул он собеседника.

Но тот еще не догадывался, с кем имеет дело, и продолжал:

— Зачем слушать? И так все видно.

Иван окончательно сбросил маску.

— В таком случае мы пойдем в гестапо, расскажете, откуда вам «видно», что делается на фронте. Там разберутся, кто вы: большевистский агитатор или паникер.

Они остановились.

— Не шути, земляк, — проговорил мужчина примирительно и мягко, но его доброе, иссеченное морщинами лицо побледнело.

— Я не шучу. — Иван достал из кармана и показал удостоверение сотрудника немецкой тайной полиции.

— Гм, попалcя, — тяжко вздохнул мужчина. — Неужели поведешь к тем иродам?

— Обязательно.

— Значит, свой своего?

Иван спрятал удостоверение, правую руку держа в кармане.

— Какой же вы мне «свой»?..

— И то правда. Что у меня общего с фашистами?

Длительное время шли молча, а когда перед ними выросло здание гестапо и уже стало ясно, что Иван все же осуществит свой замысел, его спутник попросил:

— Я живу рядом, позволь хоть это занести домой. — Он показал сумку с головкой капусты и другими овощами. — Жена у меня тяжело больна. Видишь, на базар послала, борщика ей захотелось.

— Обойдется.

Темные, добрые до сих пор глаза рабочего налились ненавистью.

— Не знаю, что мне там сделают, коль я ни в чем не виноват, а тебя наши повесят, это точно. Как только придут...

Иван едва удержался, чтобы не застрелить его на месте. Сам того не замечая, он уже начинал действовать как фашист.

Проходили дни, Крамаренко пытался забыть и этого рабочего, и разговор с ним, а в голове засело как гвоздь: «Тебя наши повесят, это точно». Горячечно доискивался ответа на вопрос: правда ли, что советские войска форсировали Днепр? Неужели «Восточный вал», на который немецкое командование возлагало столько надежд, оказался блефом? Да, сами коллеги