«– Почему, Кёко? Почему?..»

Пробелы во времени заполнялись один за другим.

– И поэтому Макио, чтобы укрыться от преследования Кёко, закрыл дверь и заперся на ключ.

– Да. Послышался звук закрываемой задвижки. Боль заставила его обратить внимание на то, что он ранен. Все зашло слишком далеко, и справиться с ситуацией было уже невозможно. Должно быть, он был очень напуган, если решился запереться на ключ.

«Нет, это не так».

Мой мозг медленно настраивался на сознание Макио Фудзино.

Страх. Боль. Глубокая печаль… нет. Скорее не печаль, а изумление. Но он запер дверь на задвижку не потому, что был напуган.

«Еще можно… еще можно все уладить. Еще есть надежда. Я не могу сдаться сейчас. Если подождать, когда Кёко успокоится…

Сознание ускользает. Нет, только не сейчас.

Если это случится, то мамины надежды…

Найди себе хорошую спутницу жизни…

У вас будет ребенок…

Любить и уважать друг друга…

Достойную… жизнь… смысл…

Мама… верит…

В тот момент Фудзимаки стал огромным зародышем в материнской утробе.

Затем он вновь медленно открыл глаза.

Что это за место? Что я делаю? Я…

Он размышляет. Погруженный в тепловатые околоплодные воды, с ножом для фруктов, вонзенным в пуповину. О чем грезит младенец, который никогда не родится на свет? О счастливом будущем вместе с Кёко, которое так и не наступило? О призрачном прошлом, проведенном с матерью, которое больше не вернется? Будущее – это прошлое, которое еще не наступило; прошлое – это будущее, которое уже сбылось.

Кровь вытекает. Температура тела падает.

Как-то… кажется, стало немного холоднее.

Сознание то пробуждается, то вновь погружается в туман.

Темно. Тихо. Откуда-то издалека мне слышится голос. Она все еще сердится?

Или же она плачет?

А потом он…

Он что-то увидел.

– Мама.

Свою маму?»

– Я сидел там, оцепенев от страха…

Голос Найто возвратил меня из сознания умиравшего Макио Фудзино в сознание Тацуми Сэкигути.

– Я некоторое время сидел там, под той картиной маслом, оцепенев от страха, с открытым ртом, как дурак. Сначала Кёко издавала пронзительные вопли, похожие на крики птицы, затем стало тихо. Прошло пять или десять минут… может быть, немного больше. Она просто стояла с отсутствующим видом перед дверью, не шевелясь. Я насильно заставил мои дрожавшие ноги двигаться, собрал с пола разбросанную одежду и как был, голый, практически ползком сбежал в свою комнату. Все тело как будто замерзло от холода… или, может быть, от страха, – как бы то ни было, озноб еще долго не проходил. Я думал о том, что вообще должно было теперь произойти. Он умер? Я не хотел быть соучастником убийства. Если это случилось, может быть, следовало сейчас же незамедлительно сообщить в полицию? Или же рассказать все директору клиники? Нет, ни того ни другого делать было нельзя. Может быть, он все еще жив… Если он все еще был жив, то наша аморальная связь с Кёко могла быть обнаружена. Я бы тоже пострадал… может быть, я был бы обвинен как сообщник покушения на убийство. Даже если б этого не произошло, то я по меньшей мере был бы выставлен из этого дома.

Энокидзу решительно ударил кулаком по подлокотнику кресла:

– Даже в подобной ситуации ты думал о себе? Человеческая жизнь превыше всего! Ты даже не подумал о том, чтобы успокоить обезумевшую Кёко и попытаться спасти Макио жизнь!

– Да, не подумал! – в ответ на обвинение Энокидзу протестующе закричал Найто.

Этот человек был живучим, как змея. Теперь, когда все без остатка было выставлено на дневной свет, с его лица исчезло жалкое и малодушное выражение, из его горла как будто вытащили сдавливавший его ком, и он, вернув уверенность в себе, вновь внезапно сделался агрессивным.

– Я под страхом смерти не хотел больше возвращаться к жизни в бедности. Сейчас эта клиника, может быть, и переживает не лучшие времена, но ей все еще принадлежат и земля, и здания. Если б я хранил молчание, то меня в скором времени стали бы называть сэнсэем – доктором, я смог бы найти жену и спокойно прожить до конца своих дней. Я не мог просто опустить руки и беспомощно вернуться в публичный дом. Пока я прокручивал в уме разные мысли, наступило утро. Снаружи стояла совершенная тишина, не было слышно никакого движения. Я больше не мог сидеть затаившись и пошел к Кёко. Комната была идеально прибрана. С пола были стерты пятна крови, осколки разбитых предметов тоже были тщательно собраны, кровать застлана. Кёко, одетая как полагается, все так же стояла перед дверью. Затем, заметив меня, она сказала: «Макио-сан вошел сюда и не выходит, а я не могу открыть дверь, потому что она заперта на ключ. Найто-сан, не будете ли вы так любезны помочь мне открыть дверь?»

– Воспоминания о трагедии… она их утратила?

– Не только это. Выглядело так, будто она забыла и о наших с ней отношениях. Я был в замешательстве. Однако я подумал, что, может быть, это мой шанс на спасение. К счастью, никто не знал о нашей связи – я был в этом уверен. На слухи и прочее в этом роде можно было не обращать внимания. Однако проблемой оставался Макио. Если он каким-то образом все еще был жив… это стало бы крахом всего. Но, к счастью, комната, в которой находился Макио, была заперта изнутри. Это значило, что никто не смог бы в нее войти. Если оставить его там, он непременно умрет. Так я подумал. Если он умрет в запертой изнутри комнате, то все решат, что это было обыкновенное самоубийство, не так ли? К сожалению, я не читаю детективные романы и прочее в этом роде, так что мне не пришло в голову, что в этом мире бывают «убийства в запертых комнатах» и тому подобные нелепые преступления. Поэтому я рассудил так, что мне необходим свидетель, который подтвердил бы, что дверь была заперта на замок. Так что я попросил Кёко пойти позвать директора клиники. Я подумал, что если к нему пойду я, то это может показаться странным. Я вернулся в свою комнату.

– Но директор клиники не пришел…

– Да. Я подождал, когда пройдет полдень, и вернулся туда снова, и тогда пришла Томико и принялась громко причитать. Кёко рассказала Томико, что у них с Макио был скандал, что она вела себя ужасно и бросала в него вещи, но она по-прежнему, казалось, ничего не помнила о том, что у нее было со мной. Я был счастлив… но все же его смерть оставалась похожей на ставку в азартной игре – был ли он все еще жив или нет… Я позвал Токидзо, чтобы он помог мне открыть дверь. Токидзо очень долго возился, так что я сам сломал петли. Но та дверь настолько крепкая и тяжелая, что она приоткрылась лишь совсем ненамного. Кёко оттолкнула меня и вошла внутрь через ту узкую щель. И тогда она закричала… «Его нет, Макио-сана нет! Он исчез!»