службу и работал в администрации Метаксаса, занимаясь взаимодействием с иностранными корреспондентами, аккредитованными в Афинах. Но его истинной страстью было поэтическое исследование нитей, соединяющих многочисленные слои греческой истории – от гомеровской Трои до имперского Константинополя и трагедий его собственной эпохи.

Сеферис пытался осуществить то же, на что были направлены нелепые усилия Метаксаса (который прослеживал связи между Древней Спартой и завоеваниями Александра или византийских императоров), но с использованием гораздо более глубоких знаний, тонких нюансов, иронии и неуверенности в самом себе. Несколькими точными словами ему удавалось объединить страдания Одиссея, возвращающегося из Трои, и недавние ужасные странствия своих собственных родичей, пути бегства которых пролегали вдоль тех же берегов. К этим историческим исследованиям побуждал крах «Великой идеи», фантазии об огромной территории новой Византии, в которой собрались бы все греки. Несмотря на все свое мещанство, Метаксас хотя бы мог утверждать, что видел безумие «Великой идеи» с самого начала – будь то в роли придворного советника в 1914 г. или когда выступал против высадки в Смирне в 1919-м. Только в 1930 г. его главный политический противник Венизелос полностью признал, что интересам греков лучше всего соответствуют дружественные отношения с Турцией, основанные на уважении границ. Этой же политики продолжал скрупулезно придерживаться и Метаксас.

Вместо гигантской империи у греков оказалась гигантская метрополия, настолько большая и многообразная, что подчинить ее себе не мог никто. В лучшем случае ее можно было регулировать (например, устанавливая ограничения на этажность многоквартирных домов) и благоразумно организовывать, занимаясь устройством водопровода и продуктовых рынков. Порой ее микрообщины проявляли чудеса изобретательности, чтобы приспособиться к реалиям огромного города, – например, адаптируя традиции, касающиеся сватовства и приданого, но не меняя их сути. Но планировать будущее этого аморфного городского пространства не было по силам никому.

Однако, как понимал Сеферис, в громадной, запутанной агломерации, в которой поселилась его семья вместе с дальними родственниками, – точнее говоря, на улице Кидатенайон в самом сердце района Плака – существовала лишь иллюзия стабильности, не более того. Именно с этой точки зрения он рассматривает подслушанную, кажущуюся пустой болтовню новых горожан, слоняющихся между двумя главными площадями города – Синтагмой, или площадью Конституции, и Омонией, или площадью Согласия, – хотя до боли очевидно, что их подсознание наполняют совершенно другие образы, от опустевших набережных до обнаженных скал, которые захлестывает бурное море.

Что им нужно всем тем кто говорит

будто они в Афинах или в Пирее?

Один прибывает с Саламина и спрашивает соседа,

не «с площади Согласия» ли он идет

«Не, я с площади Конституции» отвечает тот и рад-радехонек

«Встретил Янниса, и он угостил мороженым».

Греция меж тем пускается в путь

мы ничего не знаем не знаем что всех нас списали на берег

не знаем как горько в порту когда все корабли отчалят

презираем тех кто чувствует горечь[194].

18

Самое мрачное десятилетие

(1940–1950)

Манолис Глезос бросает вызов нацистской оккупации, срывая свастику с Парфенона. – Голод в Афинах. – Расколы в Греции после капитуляции Италии в 1943 г. – В октябре 1944 г. британцы освобождают Афины. – После гибели демонстрантов в декабре 1944 г. вспыхивает конфликт. – Сражение за Афины продолжается месяц. – Приезд Черчилля на Рождество 1944 г. – Поэт Эмбирикос вспоминает, как его похитили коммунисты. – Металлург Георгиос Варуфакис становится жертвой преследований левых

Манолис Глезос был человеком импозантным, особенно в старости, с копной седых волос и дразняще переменчивым взглядом блестящих голубых глаз: в них проглядывали то озорной мальчишеский юмор, то дотошное изучение окружающих, то праведное – но не напыщенное – возмущение. В нем никогда не чувствовалось озлобленности, хотя он четырежды был приговорен к смерти и провел в тюрьме или ссылке пятнадцать из девяноста семи лет жизни. Все его противоречивые порывы казались совершенно искренними, и это придавало его личности сильнейшее обаяние, которое признавали даже те, кто считал некоторые из его политических решений ошибочными.

Когда он умер – это случилось 30 марта 2020 г., – из всей его бурной жизни больше всего вспоминали одно главное событие. За восемьдесят лет до этого они еще с одним девятнадцатилетним товарищем провели уникально зрелищную акцию сопротивления против распоряжавшихся Афинами нацистов, танки которых вошли в город 27 апреля 1941 г. Этот поступок придал мужества городу, готовившемуся к долгой ночи оккупации. Читатели пристально контролировавшейся греческой прессы, если они не заметили этого события раньше, узнали о нем из лаконичного объявления, совершенно одинаковый текст которого появился во всех газетах: «В ночь с 30 на 31 мая неизвестными лицами был снят германский военный флаг, развевавшийся над Акрополем. Проводится тщательное расследование. Преступников и их сообщников ожидает смертная казнь».

Только в 1982 г., после прихода к власти левого правительства, греческое государственное телевидение предложило Глезосу и его другу Лакису Сантасу подробно рассказать о том, что они совершили. Один из самых известных журналистов страны, Фредди Германос, дал им больше часа на описание этой поразительной ночи с использованием карт, старой кинохроники и кратких выступлений других, косвенных участников событий. В стране, где монополизированное государством телевидение часто бывало довольно безотрадным, это зрелище было завораживающим – в значительной степени благодаря дружеским перепалкам между двумя мужчинами средних лет, вспоминавшими о самой безумной из своих подростковых проделок. Они говорили по очереди, настолько согласованно, что создавалось впечатление единого повествования.

Как они вспоминали, оба были многообещающими учениками афинской школы, известной тем, что туда брали мальчиков из неблагополучных районов и помогали им добиться успеха в жизни. Они были полны юношеского энтузиазма, писали на стенах лозунги, обличавшие «фашистский» режим Метаксаса, и клялись освободить Родос от итальянцев, контролировавших Додеканес с 1912 г. Но 28 октября 1940 г. Метаксас неожиданно для мальчиков стал антифашистским героем, когда Греция под его руководством вступила во Вторую мировую войну. В анналах истории страны остался великий ответ генерала, его решительное «Охи!» (Όχι! – Нет!) на требование Бенито Муссолини впустить в Грецию итальянскую армию, уже оккупировавшую к тому времени Албанию[195]. Глезосу и его однокашникам немного не хватило возраста, чтобы принять участие в героической кампании греческой армии в албанских горах, которая сплотила страну и хотя бы на короткое время примирила левых с правыми, «старых греков» с переселенцами из Анатолии. Шестью месяцами позже, когда нацисты пришли на помощь своим терпевшим поражение союзникам и оттеснили греческие и британские силы к югу, Глезос и его друзья почувствовали, что настает их время. Всего за несколько часов до падения города они с тревогой слушали вместе с родителями последнюю свободную передачу афинского радио, завершившуюся исполнением государственного гимна:

Германские захватчики уже у ворот города. Братья и сестры, стойко храните в своих душах