— Да. А у тебя другие критерии процветания? Мой народсыт, пьян и нос в табаке!.. Он пьет, жрет и беспрерывно трахается. Что ещенароду надо?

— Телешоу, — ответил я зло. — И тогда картинабудет закончена. Можно закапывать.

— Что такое теле… а, наверное, скоморохи? Ты прав, этобыло некоторое упущение, но я уже пригласил из других стран лучших клоунов,фокусников и жонглеров. А также искусных сказителей, чтобы могли одну сказкутянуть по несколько лет. Впрочем, раз ты у нас такой уж герой, даже благородныйгерой, то я тебе кое-что покажу…

Взгляд его показался мне чересчур недобрым, сердцезахолонуло, я сказал торопливо первое, что пришло в голову, чтобы как-товыиграть время:

— А ты всегда такой серьезный?

Он сдержанно улыбнулся:

— У меня ровные красивые зубы, но я никогда не станухохотать во весь рот… или во всю пасть, как бы ты сказал.

Хохотать так, что запрокидываешь голову, закрываешь глаза ивесь трясешься, не замечая, что именно твои противник проделывает именно в этотмомент.

По моей спине пробежал холодок.

— Здорово, — признал я. — Слушай, мы с тобойне сидели за одной партой?

— Вряд ли, — ответил он холодновато. — Простоя не картонный, не замечаешь? И советники у меня не полные идиоты. Более того,я к их советам иногда прислушиваюсь! Представляешь такое?

— С трудом, — пробормотал я. — Погоди, а гдетвой сын? Он покачал головой:

— У меня нет сына. Хотя его слабые попытки захватитьвласть и проваливались бы постоянно, но это бы отвлекало… особенно в такоймомент, верно?

— Верно, — признал я. — Ну… а дочь?

Он кивнул:

— Ах да, дочь… Безумно красива, как и безумно зла,однако стоит ей взглянуть на тебя, и она мгновенно предаст собственного отца!На это рассчитывал?

По кивку его головы ко мне с двух сторон подошли крепкиеамбалы, ухватили за руки. Я вскрикнул в отчаянии:

— Но;.. погоди! Ведь все равно ты обречен! Неусугубляй!.. Все ведь рухнет, зачем лишняя кровь?

Он усмехнулся холодно и остро:

— Уверен?

— Да, — ответил я, но в теле предательски дрожалакаждая жилка. — Добро победит бобро…

— А вот я не уверен, — ответил он. — Впоследнее время в мире многое переменилось, верно? Как и эти замшелые понятия.Очень многие скажут, что это ты — Зло. Даже не потому, что это так, простоДобро осточертело, от него тошнит, всяк хотя бы в мечтаниях дерется на сторонеЗла… а потом вообще перестает считать его Злом. Собственно, всякий человекДобром называет то, что ему нравится. А Злом, соответственно, то, что ненравится. Или что ему противно. Так что, если не оглядываться на вчерашнийдень, можно почти с уверенностью сказать, что это я на стороне Добра… Я недурак, я сразу бы срубил тебе голову, рассек бы на куски, а потом все это сжегбы, а пепел развеял по ветру. А уже потом объявил бы о твоей гибели. Не делаюлишь потому, что я в самом деле неуязвим, и не брошу тебя в темницу, не брошу…

Он махнул рукой, мне заломили руки с такой силой, чтозатрещали кости, в глазах потемнело, я едва слышал, как с грохотом волочатся покаменному полу тяжелые цепи.

— Еще не вечер! — вскрикнул я отчаянно.

Он мельком взглянул на небо, губы чуть изогнулись внасмешливой улыбке:

— Трусишь? Это хорошо, люблю, когда трусят. Я, кстати,не обещал хранить тебе жизнь до вечера. Попадет вожжа под хвост, зарублю сейчасже. Но тебя зарубят не сейчас, а чуть попозже. Сперва кое-что покажу, посмотрю,как будешь корчиться.

Меня повели через двор, де Жюрминель посматривал спрезрительным покровительством, обронил легко:

— Ты многого обо мне не знаешь. Например, я никогда непроизнесу: «Прежде, чем я убью тебя, я хотел бы узнать одну вещь»…

— Почему? — спросил я.

Он скривил губы в язвительной усмешке:

— Потому что в этом случае моя гибель будет неизбежной.Я трезво оцениваю свои возможности, они велики, хоть и не безграничны. Зато мнене придется кричать: «Этого не может быть! Я непобедим!» Я тоже, как и ты,знаю, что после этого моя гибель не просто неизбежна, но и придет практическитут же.

Я сделал слабую попытку сменить тему:

— А почему у тебя воины упражняются на заднем дворе смечами и топорами? Некоторые вовсе с дубинами! При такой непомерно магическоймощи…

Он отмахнулся:

— Я же сказал, магия может и подвести, а вот топор идубина никогда не подводят. Зато мой замок не возьмет приступом кучка грязныхдикарей с палками в руках. Или это какой-то хитрый прием? Мол, я отвечу как-топо-другому на прежний вопрос, а тут ты меня и подловишь?

— Нет, — ответил я честно. — Просто сперепугу не помню, что и спрашивал. На самом деле я хотел узнать, гонец,которого ты убил, конечно же, сообщил тебе, что мы сумели уничтожить все твоизаслоны, пройти горный хребет насквозь и подойти к твоему замку вплотную?

Он кивнул:

— Верно. Мне сообщили. Но откуда ты взял, что я впаду вярость и убью гонца, принесшего дурную весть? Для чего, чтобы всем показать,какой я негодяй?.. Да кто же мне тогда служить будет? Нет, хороших гонцов найтитрудно, как и верных помощников. Я обращаюсь со всеми дружески, плачу хорошо, аих детям дарю игрушки. Меня в моих землях обожают все: от самых бедныхкрестьян… хотя не такие уж они и бедные, если сравнивать с соседскими… до баронови знатных помещиков. Я даже не стал заставлять дожидаться гонца, хотя я пировали смотрел, как танцуют обнаженные девушки из дальних восточных племен. Онявился в самый неподходящий момент, но я тут же принял его!

Я сказал с горечью:

— Я заметил, что и на постоялых дворах ты провелкое-какие изменения.

— Верно. И во всех тавернах, трактирах. Раньше тамбыли, как на подбор, наивные грудастые красотки, все девственницы, всеправедные. Пришлось помучиться, пока заменил их на угрюмых бабищ, что не верятни богу, ни черту. Зато я гарантировал, что у тебя по дороге не отыщетсянеожиданного подкрепления. Верно?

— Верно, — прошептал я раздавлено. — И веськрай ты привел в порядок, чтобы я не мог найти союзников?

— Пришлось поработать, пришлось… Почистил от преступности,поднял уровень благосостояния, старикам обеспечил спокойную и сытую старость,укрепил границы, так что никто не рискнет с набегом. За это на меня молятсядаже те, кто в первый год называл меня узурпатором, братоубийцей, воплощениемЗла. А ты вместо поддержки получал пинки, прятался по лесам. Все равно мнесообщали о каждом твоем шаге! Простые крестьяне сообщали, которых ты шелосвобождать.

Мы повернули за угол головного здания, эта часть двораотдана под спортивную площадку, так я понял, ее окружают десятка три зевак. Восновном воины, но немало и челядинцев из числа дворовых: кузнецы, конюхи,водоносы. На середину круга как раз вышла женщина, ее тонкие руки поднялись вгорлу, едва слышно щелкнула застежка, и плащ полетел в сторону, отброшенныйнебрежным жестом. На женщине остался хорошо выкованный шлем, перья развеваютсяяркие, длинные, блестит широкий металлический пояс… тонкие перчатки по самыелокти, сапоги — чудо, что можно сотворить из простой кожи, но в остальномсовершенно голая.