Некрупные тугие груди смотрят на меня красными сосками,изящный животик с едва заметной прослойкой жира, красиво круглится внизу, тамтреугольник светлой шерсти.

Что за мода, подумал я тоскливо, сражаться голыми? Илирасчет, что мужчины сразу ослабеют?.. Во всяком случае, со мной такой номер непрошел бы. Я из мира эмансипации, у нас женщин принимают всерьез. Острее всегочувствуешь себя мужчиной, получив от такой вот раскрепощенной удар впромежность.

Де Жюрминель спросил с интересом:

— Ну как?

— Нормально, — ответил я равнодушно.

Его глаза расширились, он вгляделся с беспокойством,переспросил с недоверием:

— И что же… не резануло по душе?

— А должно резануть?

— Ну да, ведь ты же варвар! А варвары, как я слышал,при внешней грубости в душе чисты и непорочны.

Я замедленно кивнул и чуть не упал под тяжестью толстойдоски и якорных цепей.

— Да, это про меня. Я вообще-то чистая овечка.

Он нахмурился, сделал знак стражам тащить меня дальше. Заспортивным кругом, куда вышел угрюмый мужик и сразу вступил с голой амазонкой всхватку, собрался другой кружок народу, побольше, в основном женщины из числапрачек и кухонных работниц, а в середине круга черномазая обезьяна, явно толькочто с дерева, объясняла, вертя задом, благоговейно внимающей публике, каксовокупляться на пальме, пользуясь еще и бананами. В этом случае, какполучалось из ее слов, человек становится ну совсем уж счастлив, ибо снимает ссебя остатки ограничений, обретает истинную свободу.

Де Жюрминель поглядывал на меня с живейшим интересом. Японял, что должен как-то себя проявить, а то разочаруется и велит срубитьголову прямо сейчас, спросил вежлива

— А если еще и посрать с дерева — совсем будет здорово,верно?

Черномазая обезьянища быстро окинула взглядом мои цепи.Ничуть не удивилась, даже улыбнулась поощрительно, все понятно, дура решила,что мне ндравится таскать это железо, металлист чертов, хуже того — мазохист, уменя не стоит без того, чтобы меня кто-то не отп… не отлупцевал по всейпрограмме, не повозил мордой по битому стеклу, не втоптал в дерьмо. А раз ямазохист, то, понятно, демократ, все мазохисты — отъявленные демократы, иначеим нельзя.

Широко улыбаясь во весь натренированный понятно как и чемрот, она объяснила с чувством:

— Во время коитуса? Да, это великолепно! Лучше неткрасоты, чем посрать с высоты! Это полное освобождение от всего, что пыталсянавязать человеку наш противник! Так исчезают комплексы, так человек обретаетполное психическое здоровье! Когда испытываете оргазм — не сдерживайтесь!Кричите, извивайтесь, царапайтесь, кусайтесь, испражняйтесь — наслаждайтесьтелом. И старайтесь испытывать оргазм везде и со всем, что может встретиться напути: женщиной, мужчиной, животным, стулом, камнем… Чем чаще оргазмы, тем выполноценнее, здоровее, раскованнее и свободнее! А разве не к свободе стремилисьлучшие люди? Фратерните, эгалите… э-э… словом, мир и дружба, трахайтесь во вседыры, но не воюйте!

Но не воюйте, повторил я мысленно. Вот оно и есть НастоящееЗло, вот так и наступает с помощью самой темной магии, исторгающей изчеловеческих глубин самое скотское. Но та сторона таких методов войны непоняла, для нее сражение — это конная атака с опущенными навстречу врагукопьями. Можно еще под прикрытием лучников и арбалетчиков, хотя в оружиистрелков есть нечто неприличное, не мужское — убивать и ранить вот так нарасстоянии. Рыцарям и в голову не приходит, что война против них уже идет,война на истребление, их уже осыпают тучей отравленных стрел, забрасываютгрязью, стараясь сделать смешными — эта операция называется шуточками и приколами,мол, безобидное снижение образа.

Де Жюрминель с великим удовольствием наблюдал, как яизменился в лице, он просто упивался моим страданием, а я спросил обезьяну:

— Но, простите, человек ведь не только из половыхорганов?

Она вскликнула с глубоким сожалением:

— Да, это очень жаль, ведь стрекоза может совершитьпятьдесят половых актов в сутки, а человеку такое, увы, не дано! Но нашиколдуны работают в своих алхимических лабораториях с полной нагрузкой, создаютэффективные мази, кремы, настойки и напитки, в несколько раз повышающие силумужчин!

Я напряг мускулы, цепи громко зазвенели.

— Я, к примеру, на мужскую силу не жалуюсь.

Она покачала головой, голос стал поблажливым, словноразговаривала с малолетним идиотом:

— Да кому такая сила нужна? Здесь, когда говорят осиле, имеют в виду совсем другое. Как и слова «достоинство», «мужскоедостоинство» употребляются совсем в другом значении, чем в примитивныхкоролевствах, которые наш великий Властелин Зла берется окультуривать. И мы емупоможем.

Де Жюрминель кивнул, глаза его не отрывались от моего лица.Мне почудилось разочарование, словно ожидал, будто упаду и начну кататься поземле, рыча и кусая себя за руки.

— Ну как?

— Опоздал, — ответил я честно. — Там ужехватает таких… Сперва побеждали, потом их начали бить.

Он нахмурился, быстро взглянул наверх. Я напрягся, все телоноет, как это калики перехожие таскают такие тяжести всю жизнь, с такими цепямине побегаешь, не попрыгаешь, даже ходить удается с великим трудом.

Но сейчас хуже всего то, что и с колодой на шее видно, чтонебо краснеет на западе, солнце налилось багровостью, распухло, дышит тяжело,словно не спускается, а поднимается с мешком камней на двадцать четвертый этаж.

Де Жюрминель посмотрел в мое лицо, губы раздвинулись вусмешке:

— Страшно? Да, это великая радость — вот такпоглумиться над противником! Понаслаждаться властью… Однако же я все равно несделаю дурость и не брошу тебя в темницу, пусть даже самую что ни естьнадежную. Эй, Осман! Пора.

В поле моего зрения появился все тот же Осман, заходящеесолнце играет красными лучами по его мощной фигуре, обнаженной до пояса,выпуклые мышцы груди блестят, словно выкованные из старой красной меди,отблески играют на могучих мышцах рук, плеч, даже зубы блестят красным, будтоуже напился моей крови. В руке подрагивает в готовности широкий палаш. Лезвиеблестит, а тонкая бороздка для стока крови кажется глубже и темнее.

Я вперил взгляд в лицо де Жюрминеля, стараясь сделать взглядкак можно более оскорбительным:

— Ты ложишься спать с курами?

Он ухмыльнулся:

— Ни с курами, ни с петухами, хотя курочки… в моейпостели бывают, бывают!

— Мужчины всю ночь в покер играют, — сказал яторопливо, следя за мечом в руках Османа. — А ты спать вместе с детишками?Не стыдно?

Он посмотрел на меня с недоброй усмешкой. Потянул паузу, уменя сердце остановилось, ибо Осман взял палаш в обе руки и уже изготовился,сказал нарочито медленно: