с крытых балконов. Каждая прекрасная деталь виделась мне отчетливее, чем резьба из слоновой кости на щите из черного дерева.

Как раз напротив того места, где я стоял на палубе судна в оживленной гавани (или мне казалось, что стоял), простиралась широкая аллея. Она вела к огромной площади, украшенной странными фигурами высеченных из гранита богов и животных. При лунном свете я видел сверкание брызг множества фонтанов и слышал назойливый гул беспокойных человеческих толп, заполнявших площадь плотно, как пчелы – свой улей.

Слева я различил огромные бронзовые ворота, охраняемые сфинксами. За ними простирался сад, и из его тенистой глубины ветер доносил до меня странную, дикую мелодию, которую выводил женский голос. Тем временем звуки марша, которые я уловил раньше всего, приближались, и вскоре я увидел процессию с зажженными факелами и гирляндами цветов. Затем я разглядел группу жрецов в блестящих одеждах, украшенных блестевшими, как солнце, камнями. Они двигались к реке, и с ними шли юноши и маленькие дети, а по сторонам скромно выступали девушки в белых накидках и в венках из роз, с серебряными кадильницами. Следом за жрецами, среди слуг и рабов, я заметил исполненную достоинства фигуру. Я понял, что это властелин Города Прекрасного, и почувствовал желание присоединиться к громовым возгласам, приветствовавшим его проход.

За его свитой девушки в венках из лилий несли белоснежный паланкин. Кто в нем ехал? Какая жемчужина этой страны охранялась так бережно? Мне необычайно захотелось узнать это. Белый паланкин приближался к тому месту, где я находился. Жрецы расположились полукругом на набережной, фараон – в центре, а вокруг бурлила шумная толпа. Затем послышался медный звон множества колоколов, смешавшийся с барабанным боем и пронзительным визгом тростниковых флейт, и при сиянии пылающих факелов белый паланкин был поставлен на землю. Женщина в серебристо-блестящем одеянии вышла из него, как сильфида из морской пены. Лицо ее было закрыто покрывалом, я не мог видеть его, и острое огорчение от этого стало для меня настоящей пыткой. Если бы удалось ее увидеть, думал я, мне открылось бы то, о чем я до сих пор не догадывался! «Подними! О, подними скрывающую тебя завесу, дух Города Прекрасного! – молился я про себя. – Ибо я чувствую, что прочту в твоих глазах тайну счастья!»

Однако покрывало снято не было…

Музыка казалась мне варварским шумом, яркий свет ослеплял меня… Я чувствовал, что погружаюсь в темный хаос, где я будто бы преследовал луну, а она улетала прочь на серебряных крыльях. Затем послышался баритон, напевающий легкую песенку из современной оперы-буфф. Это смутило и испугало меня, и секунду спустя я обнаружил, что в недоумении смотрю на Лусио: удобно откинувшись на спинку шезлонга, он пел, адресуясь к ночному безмолвию и пустынному песчаному берегу, перед которым неподвижно застыла наша лодка.

Я бросился к нему с криком:

– Где она? Кто она?

Князь взглянул на меня молча и, вопросительно улыбнувшись, высвободился из моей внезапной хватки. Я отпрянул в растерянности, не в силах сдержать дрожь.

– Я видел это! – прошептал я. – Город… жрецов… народ… фараона! Я видел все, кроме ее лица! Почему оно было скрыто от меня? – Слезы невольно выступили у меня на глазах.

Лусио явно забавляло происходящее.

– Какой находкой могли бы вы стать для духовного самозванца, разыгрывающего свои трюки в культурном и доверчивом лондонском обществе! – заметил он. – Похоже, вас очень сильно впечатлило это краткое видение!

– Вы хотите сказать, что увиденное было всего лишь вашей мыслью, переданной моему мозгу?

– Именно так! – ответил он. – Я знаю, как выглядел Город Прекрасный, и сумел нарисовать его для вас по памяти и представить его в виде картины вашему внутреннему взору. Ибо у вас есть внутреннее зрение, хотя вы, как и большинство людей, пренебрегаете этой способностью.

– Но… кто была эта женщина? – повторил я упрямо.

– Фаворитка правителя. Если она скрыла от вас свое лицо, как вы говорите, то мне очень жаль, но я не виноват! Ложитесь спать, Джеффри! Вы ошеломлены: по-видимому, вы плохо воспринимаете видения, хотя они намного лучше реальности, поверьте мне!

Я не нашелся, что ответить, и, оставив князя, спустился вниз. Попытки заснуть ни к чему не привели: мысли мои путались, и меня сильнее, чем когда-либо, охватывал ужас. Мне казалось, что мной руководят, что мои поступки движимы сверхъестественной силой. Это было очень неприятное ощущение, оно заставляло меня избегать взгляда Лусио. Время от времени я почти съеживался в его присутствии, так велик был необъяснимый страх перед ним, вызванный не только видением Города Прекрасного: в конце концов, это был всего лишь эффект гипноза, как объяснил князь и как я сам себя убедил. Вся его манера вдруг стала поражать меня так, как не поражала раньше.

Мои чувства к нему постепенно менялись, и казалось, его отношение ко мне тоже менялось. Властные манеры проявлялись заметнее, сарказм становился более явным, презрение к человечеству – более открытым и чаще высказываемым. И все же я восхищался князем, как и прежде: мне приносила удовольствие его беседа, остроумная, философская и циничная, и я не хотел лишать себя его общества. Тем не менее в моей душе росло уныние. Наше путешествие по Нилу оказалось для меня настолько утомительным, что, хотя мы не преодолели и половину пути вверх по реке, мне уже хотелось как можно быстрее повернуть назад.

Это желание еще сильнее укрепил инцидент в Луксоре. Мы пробыли там несколько дней, исследуя окрестности и посещая руины Фив и Карнака, где велись раскопки гробниц. Однажды в нашем присутствии был обнаружен неповрежденный саркофаг из красного гранита. В нем оказался богато расписанный гроб, который открыли в нашем присутствии, а в нем – искусно украшенная мумия женщины. Лусио показал себя сведущим в чтении иероглифов и перевел историю этой женщины, написанную внутри саркофага.

– Это танцовщица при дворе царицы Аменартес, – разъяснил он нескольким заинтересованным зрителям, которые вместе с нами стояли вокруг саркофага. – Из-за своих многочисленных грехов и тайной вины, сделавшей ее жизнь невыносимой, а дни ее полными бесчестья, она умерла от яда, принятого ею самою по приказу фараона и в присутствии исполнителей закона. Такова вкратце история этой дамы. Конечно, есть еще немало других подробностей. Кажется, ей шел только двадцатый год. Ну что ж! – И князь улыбнулся, оглядывая свою маленькую аудиторию. – Мы можем поздравить себя с тем, что продвинулись вперед со времен этих чрезмерно строгих древних египтян! Грехи танцовщиц у нас не воспринимаются au grand serieux![42] Посмотрим, какова она?

Никаких возражений со стороны властей, отвечающих за раскопки, не последовало,