Гриффин встал перед Дойлом, перекрывая нам путь к лифтам.

– Мерри, Мерри, неужели ты ничего...

– Не чувствую? – договорила я. – Чувствую.Чувствую желание убраться отсюда, пока толпа не собралась.

Он глянул в сторону конторки портье. Ночная дежурнаясмотрела на нас во все глаза. К ней подошел мужчина и тоже стал смотреть, будтоони опасались скандала.

– Я здесь по воле королевы. Только она может отослатьменя прочь, но не ты.

Глядя в его злобные глаза, я засмеялась.

– Отлично, отлично. Пойдемте в номер всей гурьбой ипозвоним ей оттуда.

– Ты твердо решила? – спросил Дойл. – Если тыхочешь, чтобы он остался в вестибюле, мы это можем организовать.

Некоторый оттенок в его голосе подсказывал, что Дойл хочетГриффину дать как следует, ищет лишь повода его наказать. Не думаю, чтобы этобыло из-за меня. Скорее дело в том, что Гриффин имел то, что все они хотели –доступ к женщине, которая его обожает, – и он это выбросил на помойку уних на глазах.

Холод встал за спиной у Дойла. Китто присоединился к нему.Рис пододвинулся с другой стороны, а Гален начал обходить Гриффина с тыла.

Гриффин внезапно напрягся, рука его поползла к поясу брюк истала уходить под пиджак.

– Если твоя рука скроется из виду, – предупредилего Дойл, – я сочту, что ты задумал недоброе. Тебе не понравится, если ятак сочту, Гриффин.

Гриффин пытался держать всех в поле зрения, но он уже далобойти себя с флангов и тыла. Держать под обзором полный круг невозможно. Этобыло настолько неосторожно, что нельзя выразить словами, а Гриффин ужкаким-каким, но неосторожным не бывал никогда. Впервые я подумала,действительно ли он так был огорчен нашим разрывом, что стал беспечным,настолько огорчен, что это может стоить ему серьезных повреждений и дажесмерти.

Идея эта была даже заманчива с каким-то социопатическимоттенком, но я не хотела его смерти. Я только хотела, чтобы он убрался.

– Как ни заманчиво было бы посмотреть, как вы будетедруг из друга пыль выбивать, давайте этого делать не будем, а сделаем вид, чтоэто уже сделано.

– Какие будут твои приказания? – спросил Дойл.

– Все поднимемся наверх, свяжемся с королевой, малостьпочистимся, а там посмотрим.

– Как прикажешь, принцесса, – сказал Дойл.

Он понес меня к лифтам. Остальные шли следом, образовавполукруглую сеть, чтобы отвести Гриффина в сторону от нас. Не ожидая приказа,Рис и Гален заняли в лифте места по обе стороны Гриффина.

Дойл встал сбоку, спиной к зеркальной стене, так что онвидел сразу и Гриффина, и закрытую дверь. Холод точно так же встал с другойстороны двери. Китто ел глазами Гриффина, будто впервые его видел.

Гриффин прислонился к стене, сложив руки на груди, скрестилноги – картина полной расслабленности. Но глаза его не были расслаблены. Инапряжение плеч тоже не удавалось скрыть никаким притворством.

Я посмотрела на него, стоящего между Галеном и Рисом. Он былна три дюйма выше Галена и еще намного выше Риса.

Поймав мой взгляд, он сбросил с себя гламор, медленно, как встриптизе. Сколько раз я видела, как он делает это голым, – не сосчитать.Как будто видишь свет, расходящийся у него из-под кожи. Всегда сперва стопы,потом мышечная гряда икр, до сильных бедер, вверх, вверх, пока каждый дюйм кожине начинал светиться полированным алебастром, в котором горит свеча, и так ярко,что будто даже тени ложились от предметов.

Память о его теле, нагом и сияющем, выжжена была в моемсознании, и то, что я закрыла глаза, не помогло. Слишком долго это воспоминаниебыло мне дорого. Я открыла глаза и увидела, как медно-красные волосы начинают светиться,будто сквозь них проведен тоненький металлический провод. Густые толстые волныволос потрескивали и шевелились от силы. Глаза перестали быть медово-карими,они стали трехцветными: карими возле зрачка, потом расплавленное золото истарая бронза. От вида сияющего Гриффина у меня дыхание стеснилось в груди. Онвсегда был красив, и никакая ненависть не могла этого изменить.

Но одной красоты недостаточно, даже наполовину недостаточно.

Никто ни слова не говорил, пока лифт не остановился. ТутГален поймал Гриффина за руку, а Рис проверил коридор перед тем, как Дойл менявынес.

– Зачем такие предосторожности? – спросилГриффин. – Что сегодня случилось?

Рис проверил дверь, потом взял у меня карту с ключом иоткрыл дверь. Он проверил номер, пока мы все ждали в холле. Если у Дойла иустали руки меня держать, это не было заметно.

– Номер чист, – сказал Рис.

Он взял Гриффина за другую руку, и они ввели его в номер. Мывошли за ними.

Дойл положил меня на кровать, прислонил к ее спинке. Доставиз-под одеяла подушку, Дойл подложил ее мне под ногу. Потом снял плащ и положилего в ногах кровати. На голой груди у него была все та же система кожаныхремней с металлическими шипами, в ушах блестели все те же серебряные кольца, ипавлиньи перья все так же задевали плечи. Мне впервые пришло в голову, что яникогда не видела Дойла в другом уборе. Не только в одежде, но я даже не знаю,использует ли он гламор. Дойл никогда не старался быть не тем, что он есть.

Я посмотрела на Гриффина, все еще сияющего, все еще прекрасного.Гален и Рис усадили его в кресло. Гален облокотился на столик возле кресла. Риспривалился к стенке. Никто из них не светился, но я знала, что Гален по крайнеймере не пытался сойти за человека.

Китто взобрался на кровать и свернулся подле меня, закинуводну руку мне на талию, опасно близко к тому, что пониже. Но он не пыталсяиспользовать это положение. Уткнувшись лицом мне в бедро, он казался довольным,будто собирался уснуть.

Холод сел в дальнем конце кровати, оставив ноги на полу, ноне допуская, чтобы на постели оказался только гоблин. Он скрестил руки на грудипод следами крови. Так он и сидел – высокий, прямой и щемяще-красивый, но несветился, как Гриффин.

Вдруг меня осенило: Гриффин не убирал гламор, он егодобавлял. Всегда, когда я думала, что он убирает обман, он укутывал себя самымбольшим обманом. Почти никто из сидхе не умеет использовать гламор, чтобыулучшить свой вид в глазах других сидхе. Попытаться можно, но это будет зряшнаяработа. Даже я теперь, когда пришла в силу, видела, что его сияние – обман.

Я закрыла глаза, оперлась головой о стену.

– Убери гламор, Гриффин. Сиди как хороший мальчик.

Я сама слышала, каким усталым голосом говорю.

– У него отлично получается, – сказал Дойл. –Лучше я вряд ли у кого видел.

Я открыла глаза и посмотрела на Дойла.

– Приятно слышать, что представление предназначалось немне одной. А то я чувствовала себя полной дурой.