– Дай кому-то из них сегодня, Мередит, иначе займешьместо рядом с Кел ом.

Я отодвинулась, чтобы видеть ее лицо. Она все это времязнала, что мы с Галеном в машине ничего не сделали. Но она помогла мне спастиего от вызова Конри, и за это я была ей благодарна. И все равно Андаис ничегобез мотива не делает, так что я ломала голову: откуда вдруг такой актмилосердия? Мне бы очень хотелось спросить ее, но милость королевы – штуканепрочная, как мыльный пузырь. Если в него слишком сильно тыкать, он простолопнет, и его не будет. Я не стану протыкать этот кусочек доброты, я его простоприму.

Мы снова сидели в Черной Карете. Темнота все еще царила нанебе, но уже ощущался в воздухе рассвет, почти как вкус соли возле моря. Его невидно, но все равно знаешь, что оно близко. Приближался рассвет, и я лично былаэтому рада. При Неблагом Дворе есть создания, которые не могут показаться присвете дня, те твари, которых Кел мог пустить по моему следу, хотя Дойлсомневался, что принц в эту ночь на что-нибудь подобное решится. Но фактическинаказание Кела не начнется раньше вечера, так что и три месяца пока неначались. А это значило, что, когда ребята пошли собирать вещи, они взяли всесвое оружие. Холод просто звякал на ходу. Остальные собрались несколькоприличнее, но именно несколько.

Огромный меч Холода по имени Геамдрадх По'г – "ПоцелуйЗимы" – засунули между ним и дверцей машины. Иначе бы он не влез, дажепристегнутый за спиной. Этот меч не был смертельным оружием, как Смертный Ужас,но он мог украсть у фейри страсть, оставив жертву холодной и пустой, как зимнийснег. Бывали времена, когда перспектива стать бесстрастным, утратить своюискру, пугала больше, чем смерть.

Дойл вел машину, а Рис ехал впереди, с ним. Дойл приказалРису ехать позади со всеми нами, но Холод настоял, чтобы сзади разрешили сестьему. Это было... непонятно.

Теперь он забился в дальний угол сиденья, привалился кдвери, выпрямив спину, и его серебряные волосы блестели в полумраке. Галенсидел с другой стороны. Почти все его раны уже зажили, а те, что еще незакрылись, не были видны под переодетыми джинсами. Под рубашку он надел белыйтоп. Рубашку он заправил в джинсы, но оставил расстегнутой, так что была виднарубчатая ткань топа. Единственное, что осталось на нем из придворной одежды,это были сапоги до колен из очень мягкой кожи цвета темной лесной зелени.Кисточки, украшавшие голенища сапог, висели двумя заплетенными косичками, оченьнапоминающими об американских индейцах. Коричневый кожаный пиджак, которыйГален носил годами, лежал сложенным на коленях.

На сиденье было место и для Китто, но он свернулся в уголкена полу, подобрав колени поближе к груди. Гален ему одолжил рубашку с длиннымирукавами, чтобы прикрыть серебряные трусики. Рубашка была велика, и рукаваболтались ниже кистей. От него видны были только босые ножки, высовывающиесяиз-под подола. Свернувшись в темноте на полу, он выглядел восьмилетниммальчишкой.

На вопросы вроде "Все ли с тобой в порядке?" и"Ты уверен?" он отвечал только "Да, госпожа". Кажется, онтак отвечал вообще на все, но видно было, что по какой-то причине он несчастен.Я бросила попытки что-нибудь из него вытянуть. Я устала, лодыжка болела. Дажене лодыжка, а вся нога снизу и до колена. Рис и Гален по очереди прикладывали кноге лед во время веселья после пира. Танец, который должен был мне помочьвыбрать среди мужчин, пролетел впустую, потому что танцевать я не могла. Дажеесли бы не нога, я все равно до смерти устала и плохо себя чувствовала.

Я прислонилась к плечу Галена, почти задремывая. Он поднялруку обнять меня за плечи, но скривился и не стал:

– Ой!

– Укусы все еще болят? – спросила я.

Он кивнул и медленно опустил руку:

– Ага.

– А я не ранен.

Мы повернулись на голос Холода.

– Что? – спросила я.

– Я не ранен, – повторил он.

Я уставилась на него. Его лицо было обычным надменнымсовершенством, от невероятно широких скул и до сильной челюсти с намеком наямочку. Это было лицо, которому пошла бы прямая и тонкая линия губ. А вместоэтого губы оказывались полными и чувственными. Ямочка и рот спасали его лицо отизлишней суровости. Сейчас его лицо было исполнено в самых резких чертах, какиея только на нем видела, спина прямая, словно аршин проглотил, рука стискиваетручку двери так, что пальцы побелели. Он до этого смотрел на меня, чтобысделать предложение, но сейчас повернулся в профиль.

Глядя на него, я поняла, что Убийственный Холод сейчаснервничает. Нервничает из-за меня. Что-то уязвимое было в его манере, будто емудорогого стоило подставить мне плечо для опоры.

Я оглянулась снова на Галена. Он приподнял брови, попыталсяпожать плечами, но не смог довести жест до конца. Пришлось ему только покачатьголовой. Приятно знать, что Гален тоже не в курсе, что происходит.

Мне не было особенно удобно приткнуть голову на плечоХолоду, но... он ведь мог броситься тогда в дверь, спастись, когда напали шипы,и он этого не сделал. Он остался с нами, со мной. У меня не было особыхиллюзий, что Холод давно и втайне лелеял в глубине души великую любовь ко мне.Это просто было бы неправдой. Но сейчас оковы сняты, и если я скажу"да", то для Холода впервые за долгое время станет возможен секс. Оннастоял на том, чтобы ехать рядом со мной, и сейчас предложил мне плечо дляопоры. Холод по-своему пытался за мной ухаживать.

Это было как-то неуклюже-мило. Но Холод не вел себя мило. Онбыл надменен и полон гордости. И даже такая небольшая увертюра должна была длянего стоить дорого. Если я отвергну предложение, станет ли он еще когда-нибудьрисковать собой ради меня? Предложит ли мне себя даже в такой малости когда-нибудьснова?

Я не могла так его разочаровать, и в тот момент, когда я этоподумала, я уже знала, как ненавистно было бы ему, что причиной, по которой яподвинулась к нему по сиденью, не были мое вожделение или его красота, нонечто, слишком близкое к жалости.

Я подвинулась к нему, и он поднял руку, так что я смогла поднее подлезть. Он был чуть повыше Галена, так что на самом деле я не на плечоего положила голову, а на выпуклость груди.

Ткань рубашки царапала мне щеку, и я не могла устроитьсяуютно. Я никогда не была так близка к Холоду, и было это... неловко. Как будтонам не устроиться. Он тоже это ощутил, потому что мы стали оба как-то искатьположение. Он перенес руку с моей спины на талию. Я попыталась поднять головувыше по его груди, опустить ниже. Попыталась приткнуться к нему поближе,отодвинуться дальше. Ничего не получалось.

Наконец я рассмеялась. Он замер, рука у меня на спиненапряглась. Я услышала, как он сглотнул слюну. Видит Богиня, он нервничал.

Я попыталась встать на колени рядом с ним, но вспомнила пробольную ногу и смогла только одну ногу подобрать под себя – осторожно, чтобыкаблуки не порвали остатки чулок или атлас трусиков.