Гайдеровой, где собиралась разношерстная в политическом отношении публика, откровенных разговоров на политические темы не было»[828].

Студент Военно-технической академии Михаил Иванович Кащеев встречался с Левиным и другой оппозиционной молодежью раза 3–4. В 1930‑е годы он вспоминал: «Левин тогда работал в кооперации в Ленинграде, говорил о том, что заботы много, и о том, что, вероятно, его переведут на другую работу, доволен он был работой или ищет другую, понять было невозможно. Перебирали общих знакомых зиновьевцев, кто где работает, как себя чувствует на работе. Причем, как это сейчас я вспоминаю, получилось так, что люди все еще только устраиваются на новых квартирах, как следует еще не обжились и сами-то в партийной среде квартиранты или даже жильцы в гостинице». Злобных или даже критических выпадов со стороны Левина по отношению к ЦК или ЛК Кащеев не припоминал. «Наоборот, помню его рассказ о кооперативном совещании при ЦК, где он был, с репликой о том, что вожди много работают лично (речь шла о т. Кагановиче)». На вечеринке, которую посетил этот же свидетель в октябре 1928 года, присутствовали Горбачев и Гессен, «остальной публики не помню. Всего было человек 8–10. Я пробыл часов до 11 и затем ушел на вечеринку академического актива на квартиру у бывшего зиновьевца Жукова, где и провел оставшуюся часть ночи». Ничего «политически ценного» на той вечеринке Кащеев не запомнил, и место Левина там вроде бы пустовало[829].

Участились поездки в Ленинград членов зиновьевского центра с обязательством каждому повидать человек 10–15 «своих». В Ленинграде, говорил Зиновьев, «каждый активный наш сторонник собирает вокруг себя кружок старых единомышленников. Все эти кружки переплетаются друг с другом через различные комбинации личных связей, „частных“ встреч, „товарищеских“ разговоров и пр. <…> Это подполье не было так строго оформлено, как в 1926–27 гг. из боязни „провала“». Но в строгом оформлении не было особенной нужды. «„Выручали“ сила фракционного сцепления и особый „территориальный“ характер зиновьевской оппозиции. При давней личной близости и крепких связях зиновьевцев между собой легко „самотеком“ перекатывались из уст в уста, от звена к звену все исходящие от зиновьевской верхушки „новости“, оценки, настроения и директивы»[830].

«Уполномоченным центра» по ленинградской организации был В. Левин. По свидетельству Румянцева, указания по работе организации получал он, «а затем передавал их уже от себя»[831]. Для бывших оппозиционеров не было секретом, что «Володька» (Румянцев) «снюхался» и «путается» с этим человеком[832]. Да, Левин руководил всей нашей работой, соглашался Мясников. В основном все связи с московским центром были в его руках, он всегда был в курсе настроений и указаний «вождей», часто ездил в Москву, слал туда других. «Лейтмотивом всех информаций Левина являлась установка на собирание кадров, организационное укрепление связей, поддержание враждебных настроений против руководства ВКП(б) и т. Сталина и умелая маскировка своих взглядов для сохранения себя в партии». Когда Куклин возвратился в Ленинград в первый раз в конце 1929 года, он остановился на старой квартире Левина на Надеждинской улице. Гость выражал «недовольство осторожностью „вождей“, стоял за решительные действия, считал, что Зиновьев и Каменев должны добиваться в ЦК права на выступления, чтобы о них массы не забывали», – и Левин все это впитывал. Во время второго приезда в Ленинград Куклин опять остановился у Левина. Так как на этот раз Куклин был проездом c курорта в Сестрорецке, «он больше слушал нашу информацию и нам только сказал, что надо продолжать накопление сил, было это осенью 1932 г.»[833]

Что-то помнил и Зиновьев: «Я виделся с Левиным в [19]32 г., но организационных разговоров не было. Меня понимали с полголоса, я для него был авторитетом, а он для меня был авторитетом, я знал, что этот человек из группы „безвожденцев“ будет делать так, как мы укажем и т. д. <…> По сути, мы все смотрели на него как на самого верного человека. Знал его особенно близко Бакаев, и я его отлично знал. Он был одним из крупных организаторов антипартийной борьбы в Ленинграде, казался зрелым человеком и, по сути, мы так смотрели на него, что он может держать связи и проч[ее]»[834].

В начале 1929 года, когда Евдокимов с разрешения ЦК ВКП(б) поехал в Ленинград лечиться, Зиновьев предложил ему «постараться установить связь, как он выражался, по крайней мере, с несколькими десятками рабочих-партийцев, находящихся на производстве». Евдокимов отказался от выполнения такого поручения, заявив, что это, «во-первых, неосуществимая затея, т. к. это немедленно станет известным, и тогда надо ждать самых суровых репрессий, и, во-вторых, это не вяжется с нашим курсом на врастание в партию»[835]. Уезжая в командировку в Ленинград на несколько дней, Гессен тоже

…получил задание от Зиновьева подготовить создание в Ленинграде местного центра зиновьевцев с разделением работы по районам и с привлечением в состав центра представителей разных прослоек б[ывшей] зиновьевской организации (т. е. как сторонников так называемой группы 23‑х, так и «левых»). В Ленинграде на квартире Евдокимова в конце января 1929 г. состоялось совещание c участием, насколько помню, Румянцева Владимира, Левина Владимира и других, фамилий которых сейчас не могу вспомнить. При обсуждении вопроса о создании центра возникли, еще до прихода Евдокимова, разногласия по вопросу о составе центра (кажется, о количестве мест для «левых»). Когда подошел Евдокимов – он высказался вообще против создания центра. <…> Мотивом возражений против создания центра в Ленинграде служило опасение какого-либо, хотя бы частичного, провала, в результате чего последовали бы исключение всех из партии и срыв намеченной тактической линии. Решено было центра не создавать и ограничиться поддержанием личных связей, как они сами собой складываются, т. е. на основе старых знакомств по антипартийной работе. <…> Поскольку момент возможного политического выступления оттягивался на неопределенный срок, считалось очевидным, что неизбежны большие личные перетасовки и что состав борющихся далеко не будет совпадать с составом 1927–28 гг. <…> Предполагалось, что в случае, если создадутся благоприятные для выступления условия, склонные к борьбе элементы быстро найдут друг друга[836].

Вот что рассказывал о тактике бывших оппозиционеров сам Левин на допросе от 15 декабря 1934 года:

Заявление бывших зиновьевцев, поданное после XV съезда партии на основе заявления 23‑х о полном организационном и идейном разоружении, фактически свелось только к свертыванию фракционной работы, прекращению издания в широком масштабе печатных документов, к суживанию участников группировки, но в основном кадры, в том числе и я, продолжали организационную связь и борьбу против партии. После съезда группа разделилась на несколько течений сторонников заявления 23‑х, оставивших для себя поле