Второе течение, так называемых левых, считавших позорно капитулянтским заявление 23‑х и отказавшихся на условиях съезда вступать в партию, в эту группу вошли все бывшие комсомольские работники зиновьевцы во главе с Румянцевым Владимиром в Ленинграде, в Москве – этой группой руководил Сафаров, а после их ссылки одним из руководителей являлся Зильберман Александр, последний по делам этой группы приезжал в Ленинград. В Ленинграде помимо комсомольских работников в эту группу входили – Лев Сосицкий и Сергей Мандельштам, о работе этой группы в связи с разногласиями в тактике вхождения в партию в то время я не знал. Группа, примыкавшая к 23‑м, существовала в полуорганизованном виде до 1930 г., до начала борьбы с правыми в партии. Основная работа этой группы заключалась в пропаганде идеи вхождения в партию всех бывших сторонников оппозиции, исходя из того, что только внутри партии возможна борьба и исправление якобы неправильной политики партии и включение в руководство партии Зиновьева и Каменева. Последний говорил: «Надо через генсоветчиков вползать в партию и ее руководство». Это было летучей фразой Каменева.

Техническое оснащение зиновьевцев в виде гектографов, шапирографов, ротаторов сохранялось частично и у Левина, который в это время работал в Луге и встречался с единомышлениками во время своих частых поездок один раз в неделю в Ленинград, «и только в 1930 году все это было уничтожено, сожжено и разбито». В 1930–1932 годах во время обострения борьбы с правыми в партии, работа зиновьевцев значительно активизировалась: «До нас доходили сведения о происходящих переговорах Каменева и Бухарина о совместной борьбе с руководством партии. Наша группа в Ленинграде считала более верным предложение партии активной помощи в борьбе против правых. Приезжавшие в это время москвичи – Артем Гертик и Сергей Гессен – убеждали нас в невозможности другой тактики, помимо намеченной Зиновьевым, Каменевым». Ленинградская группа не пошла на дальнейшие споры со своим руководством и молчаливо согласилась с действиями Зиновьева – Каменева, отдельные же члены группы, в том числе и Левин, выступали в борьбе партии с правыми, так как считали, что правая опасность в тот период была главнейшей и что недовольство существующим положением вещей в партии и ее руководством представляет значительно меньшую опасность, чем победа правых. «Отсюда и моя некоторая размолвка с моими единомышленниками. В это же время все бывшие левые постепенно подавали заявления, кто вместе со Смилгой, кто вместе с Сафаровым и другими вожаками этих групп. В Ленинграде их собралось значительное количество, держались они обособленно от нашей группы, видимо, не доверяя ей».

В 1928–1931 годах Левин по делам службы имел командировки в Москву, заходил к Артему Гертику, Горшенину, в гостиницу к Евдокимову, у него в гостинице один раз бывал Иван Бакаев и дважды – Борис Браво. Летом 1932 года, во время поездки Левина в Москву, Гертик пригласил его на дачу в Ильинское; «по приезде к Зиновьеву за столом он меня расспрашивал о работе в Ленинграде, я ему рассказал, что в Ленинграде к этому времени руководство партийной организации сколотило новый актив, частично даже не знающий бывшее руководство Ленинграда». Зиновьев, касаясь людей, которые могут характеризовать настроения партактива, указал, что даже Сафаров идет сейчас на сближение, видимо намекая на возможность объединения всех своих сторонников. «В это время в Ленинграде уже не существовало, как до 1931 г., более или менее оформленной связи, и все разговоры о положении внутри партии велись при случайных встречах»[837].

Петр Тарасов начал остывать к идее продолжения оппозиционной активности к концу 1928 года: «Встречи у меня со знакомыми оппозиционерами стали реже, т. к. в то время я начал работать, также и в 1929, особенно после прохождения чистки партии». Встречи участились вновь в начале следующего лета, перед мобилизацией в Кузнецкстрой. Виделся с такими заядлыми оппозиционерами, как Румянцев, Мандельштам, Лукин, «очень часто», а также с П. Сафоновым, Суровым, еще некоторыми лицами. «Перед самым отъездом, – вспоминал Тарасов, – собрались компанией Лукин, Васильева, Суров, я с женой и братом, Шашев, на Васильевском острове, кажется, на квартире у Шашева, во всяком случае, он был в положении хозяина вечеринки». Заведующий организационным отделом Василеостровского райкома комсомола во время выступления зиновьевской оппозиции Тимофей Федорович Шашев упоминался в разработках ленинградского отдела НКВД за 1930 год. «На этом совещании, – четко помнил Шашев, – Тарасов делал контрреволюционные выпады против руководства партии и дал остающимся в Ленинграде зиновьевцам директиву о необходимости сохранения и укрепления между ними связей». Воспоминания Тарасова были мягче: «Говорили о продолжающемся „гонении“ [на] бывших оппозиционеров, опять ругались по адресу партийного руководства, обещали не терять связей»[838].

Бывшие оппозиционеры чурались сторонников ЦК. На языковом уровне разделение на «они» и «мы» только усугубилось. После своего возвращения из ссылки в 1933 году помощник управляющего Объединенным научно-техническим издательством Артем Моисеевич Гертик побывал у председателя Всесоюзного объединения «Техноэкспорт» Александра Владимировича Герцберга дома. «На вопрос, за что он был сослан, Гертик разразился клеветнической тирадой <…>, что его, ни за что, исключили из партии, ни за что, выслали и что это доказывает, какие безобразия возможны при нынешнем положении в партии. „У них было подозрение, что раз Зиновьев сослан, то он должен был оставить своего агента, они меня и считали этим агентом“». Нелегко было Герцбергу слышать противопоставление «нас» и «их», хотелось верить, «что произошла какая-то ошибка». «Я себя спрашиваю, „хорошо, кому я больше верю – ему или тому обстоятельству, что его выслали?“»[839]

Время от времени ставился вопрос о целесообразности координации действий всех «левых» групп, т. е. троцкистов, зиновьевцев и т. д. От Владимира Левина Румянцев знал, «что организация зиновьевцев связана с контрреволюционной организацией троцкистов. В частности, когда была арестована Натансон Мария, Левин В. говорил мне, что связи с троцкистами шли через нее. Я считаю, что сейчас связи с контрреволюционной троцкистской организацией сосредоточены в руках Левина Михаила, который в период зиновьевско-троцкистского блока в 1927 г. также держал связь с троцкистами»[840]. «Возвращение» троцкистов в партийные ряды Зиновьев воспринимал как новое подкрепление: «Мы оцениваем их „капитуляцию“, <…> как простую тактическую „смену вех“, как переход с „ошибочного“ пути Троцкого – на нашу, более „правильную“ и более „надежную“ дорогу. <…> Вернувшись в партию, они, прежде всего, слетались на наш „огонек“. Я живо помню, как Смилга, Преображенский, возвращенные в Москву из ссылки, прямо с вокзала заявились ко мне, помню их первые слова, обращенные к нам: „Вы оказались правы <…>“»[841].

«Сговоры были, – признавал и Куклин. – И как адвокат, Сафаров был маклером – сводит и