писем из Новодевичьего монастыря, продолжался и если не установил факта передачи письма из монастыря Ваське Туме, то все же обнаружил происходившие Великим постом 1698 г., во время прихода беглых стрельцов в Москву, письменные сношения между монастырем и кремлевскими теремами, между заключенной Софьей и ее сестрами. Сношения производились с большими предосторожностями, грамотки вкладывались в кушанья, которыми царевны-сестры, по тогдашним обычаям, пересылались и обменивались. Девка Федора Колужкина, по всей вероятности сестра допрошенной 23 сентября Ульяны Колужкиной, «с подъему и с пытки говорила: в Девичье-де монастыре, как у царевны Софии Алексеевны была сестра ее царевна Феодосия Алексеевна, и в то-де число мама, княгиня Анна Лобанова, говорила: „Стрельцы-де пришли к Москве“. И к тем-де ее словам из них царевна София ли Алексеевна или Феодосия Алексеевна говорили: „Для чего-де они, стрельцы, пришли к Москве и там-де им сытно!“ А она-де, Феодора, в то число была за дверми в другой келье и те их слова слышала, а иное-де что они, царевны, меж себя говорили, того она не слыхала. А в стряпне-де они, царевны, София Алексеевна и Феодосия Алексеевна, в верх к сестрам своим грамотки посылали, и выносила-де ту стряпню девка Вера Васютинская, и о чем-де те грамотки писаны, того не ведает, и про письмо, которое было у Васки Тумы из того Новодевича монастыря, она не ведает. И чтоб царевну Софию стрельцом звать в правительство, ни от кого не слыхала. Было ей 6 ударов». По этому показанию вызвана была вновь постельница Вера Васютинская и в расспросе говорила: «В прошлом-де 206 (1698) г. в Великой пост от царевен Екатерины Алексеевны, Марфы Алексеевны, Феодосии Алексеевны в Девичь монастырь к царевне Софье Алексеевне приезжала с стряпнею карлица девка Авдотья, а ту-де стряпню у ней примала она, Вера. И в той-де стряпне от тех царевен прислано было письмо, а в нем написано: „Стрельцы-де к Москве пришли“. И против того письма от ней, царевны Софьи Алексеевны, к ним, царевнам, послано было в стряпне с тою же карлицею письмо, а в нем написано: „Что-де тем стрельцом будет?“ И после-де того от них, царевен, прислано к ней же, царевне Софии Алексеевне, с тою же карлицею в стряпне ж другое письмо, а в нем написано: тех-де стрельцов велено рубить. И она де, царевна, говорила: „Жаль-де их, бедных!“ Спрошенная о переносе писем в стряпне карлица Авдотья подтвердила, что раза два или три „со стряпнею к царевне к Софье езживала и письма в стряпне приваживала“»[736].

Допрос этих женщин происходил, надо полагать, как и прежние допросы, при столь же деятельном участии самого Петра. Знаем, по крайней мере, что 28 сентября он находился в Преображенском; с ним виделся в этот день Гордон, которому царь подарил штык[737].

Между 27 и 30 сентября в застенке князя Ромодановского вновь допрашивалось с пытками несколько стрелецких главарей: Мишка Обросимов, братья Осташка, Ивашка и Елеска Калистратовы и др.; но показания этих стрельцов ничего существенного к делу не прибавили[738]. Стрелецкий розыск первой группы, в которую вошел, как припомним, 341 человек, был закончен 22 сентября, когда по всем застенкам стрельцы этой группы, допрошенные 19 и 20 сентября по пяти статьям, были привлечены к передопросу по шестой статье о письме, переданном Ваське Туме. Не сохранилось никакого особого документа, в котором содержался бы самый смертный приговор допрошенным стрельцам, произнесенный царем или каким-либо учреждением, например «боярами», т. е. Боярской думой. Можно полагать, что такого специального приговора и не было, и осуждение на смерть, о котором говорилось уже в словах статьи 4: «…а смерти они достойны и за одну противность, что забунтовали и бились против Большого полку», т. е. за бунт и сопротивление войскам А. С. Шеина, состоялось по словесному высочайшему повелению, как, по крайней мере, можно думать по выражениям официальных бумаг, в которых, например, говорилось: «По указу великого государя по розыску велено тех стрельцов казнить смертью»[739]. Как бы то ни было, был ли какой-либо специальный смертный приговор стрельцам или нет, в двадцатых числах сентября происходили обширные приготовления для казни стрельцов первой группы.

Днем казни было назначено 30 сентября. Накануне, 29 сентября, праздновались крестины сына датского посланника Гейнса, на которых присутствовали виднейшие представители иноземной колонии и, между прочим, девица Монс. «Царь восприял от купели, — пишет Корб, — первородного сына датского посла и дал ему имя Петра. Совосприемниками были генерал Лефорт, генерал-комиссар Карлович, датский поверенный Бутенант; из женщин: вдова покойного генерала Менезиуса, супруга полковника фон Блюм-берг, девица Монс. Во все время обряда его царское величество был весьма весел. Когда младенец, окропляемый святой водой, заплакал, он поцеловал его. Он милостиво принял табакерку, поднесенную датским послом, и не погнушался обнять подарившего.

Прибывшего туда вечером князя Бориса Алексеевича Голицына в знак особого распололожения царь приветствовал поцелуем». Это веселое настроение, однако, было нарушено вспышками гнева.

Вечер проведен был в танцах. «Заметив, — продолжает свой рассказ Корб, — что фаворит его Алексашка (Меншиков) танцует при сабле, он научил его обычаю снимать саблю пощечиной; силу удара достаточно показала кровь, обильно пролившаяся из носу. Та же комета коснулась бы и полковника фон Блюмберг, особенно за то, что он пренебрег царским наставлением и медлил снять саблю среди танцев. Но когда тот стал усиленно просить о помиловании, царь отпустил ему его прегрешение»[740].

XII. Казни стрельцов 30 сентября

30 сентября происходила казнь. Из всей первой группы стрельцов в 341 человек выделены были малолетние, к которым были отнесены юнцы от 14 до 20 лет. Таких насчиталось ровно 100 человек; они освобождены были от смерти и через некоторое время, по наказании кнутом, были сосланы в сибирские города. Затем 40 человек, как они названы в соответствующем документе, «пущих воров»: пятидесятников, десятников и рядовых — были оставлены для дальнейших розысков; в это число вошли важнейшие, уже нам знакомые участники бунта: Васька Зорин, Артюшка Маcлов, Мишка Обросимов, Якушка Алексеев, Васька Игнатьев и др.[741]. Казнено было в этот день 201 человек. Действие началось в Преображенском, где пятеро стрельцов Черного полка: Никитка Плешивой, Васька Глотов, Гришка Жученок, Тимошка Гонец, Васька Долгой — были обезглавлены[742].

За первым актом трагедии последовал второй: отправка остальных 196 стрельцов из Преображенского на место казни. Их повезли на небольших московских телегах, посадив по двое на каждую, причем каждый из осужденных, как напутствие перед смертью, держал в руках зажженную восковую свечу.

Поезд остановился при въезде из