Воскресенским монастырем письмо было прочитано стрельцам вторично. «И недошед до Воскресенского монастыря верст за двадцать, то письмо он, Артюшка, в полках своей братье чел же, и то письмо было всем им угодно». Повинная заканчивается указанием, куда девалось письмо. «И как-де под Воскресенским монастырем они сошлись с боярином с Алексеем Семеновичем и стрельба у него, боярина, в их полки стала быть, и то-де письмо он, Артюшка, изодрал и втоптал в навоз у крайнего двора с приезду (т. е. у первого двора для подъезжающего к Воскресенскому) у огорода крестьянского»[715].

Сделав такое подробное показание о царевнином письме, Артюшка Маслов стал неотразимым обличителем для запирающихся стрельцов. Главным моментом дня 22 сентября в застенке Ромодановского было продолжение допроса пятидесятника Мишки Обросимова, получившего письмо от Тумы и передавшего его Артюшке для прочтения. Мишка, выслушав письменную повинную Артюшки Маслова[716] и его устную улику, гласившую, что он, Мишка, о письме знал, получил его от Васьки Тумы и отдал ему, Артюшке, «на реке Двине, вышед из шалаша, выняв из кармана», в ответ запирался, сказал, что он только слышал про такое письмо от своей братьи стрельцов, «а такого-де письма он у Васьки Тумы не имывал и Артюшке на Двине, вышед из шалаша, выняв из кармана, не отдавывал». Но «с подъему» он стал признаваться, что «письмо у Васьки Тумы взял и Артюшке Маслову отдал», добавив при этом некоторые сентиментальные подробности: «и на то письмо смотря плакал[717], потому что то письмо смутное». На вопросы, предложенные Ромодановским, а может быть, и самим царем[718], чтo ему говорил, отдавая письмо, Васька Тума, какое то письмо, и откуда, и для чего он отдал письмо Артюшке Маслову, ответил: Тума говорил ему, что письмо из Девичьего монастыря, но, к кому прислано, не сказал. Подвергнутый жжению огнем, он так же упорно показывал, что Тума не сообщал ему, как получил письмо из Девичьего монастыря. Тогда он вторично был жжен огнем, но и со второго огня с необычайным упорством запирался. «И Мишка зжен огнем вдругорядь, а с огня говорил: Васка-де ему те письма отдал на Двине, а сказывал, что то письмо из Девичья монастыря, а через кого взял, про то он, Мишка, сказать не упомнит. И Артюшке Маслову он то письмо отдал». После двух огней Мишка опять был «подыман» на дыбу, но продолжал выдерживать прежнее упорство, ссылаясь на запамятование, «говорил прежние речи:

Васка-де Тума через кого-то письмо из Девичья монастыря взял, того сказать не упомнит», воскликнув при этом: «…пропади-де я один». Но под действием пытки он стал уступать и сделал новые признания. На вопрос его, Мишки, как он, Васька, то письмо достал из Девичьего монастыря, там караул крепкий? — Васька ответил, что то письмо принесла к нему нищая; назвал далее и имя этой женщины, передавшей Ваське письмо из монастыря: «Васкиде Тумы под Девичьим монастырем жила сестра родная Маврутка Дорофеева, была замужем за стрельцом за Гришкою Кисельниковым, и после того она овдовела и была без руки, ходила по миру.

А сказывал-де он, Васка, что то письмо достал он из Девича монастыря через тое Маврутку». На этом допрос его 22 сентября был покончен; так медленно, шаг за шагом подвигался Мишка Обросимов в показаниях, которые приходилось выпытывать из него жесточайшими муками, огнем и ударами[719]. И все-таки в заключительных словах показания 22 сентября он солгал: дальнейшие розыски показали, что сестры Васьки Тумы Маврутки, которую он выставил как передатчицу письма, давно уже не было в живых: «та его Васькина сестра, — замечено в протоколе розыска, — явилась в мертвых тому пять лет».

В том же застенке князя Ф. Ю. Ромодановского допрашивались 22 сентября, кроме Мишки Обросимова, еще несколько стрельцов — Васька Ваулин, Якушка Мартьянов, — которые были уже в этом застенке накануне; они показывали, что Васька Тума принесенное им письмо «взял у бабы», но у какой, не ведают. Допрашивались там же вновь известные уже нам главари движения: составитель бунтовой челобитной Васька Зорин и его ближайшие сообщники, с которыми он совещался по поводу челобитной: Аничка Сидоров, Васька Игнатьев, Ивашка Клюкин. Выступивший против них с уликами Артюшка Маслов довел их до сознания в том, что царевнино письмо на Двине было стрельцам чтено «и про то письмо они все ведали». Из них Васька Игнатьев, также грамотный человек, подал письменную повинную, где все эти показания изложил подробно. Рассказав о разговорах, какие были между стрельцами на польской границе, о том, чтобы идти к Москве под Девичий монастырь, просить царевну вступить в правительство, возмутить чернь, для чего разослать по слободам списки с челобитной Зорина, разорить Немецкую слободу, перебить бояр и иноземцев, а самим жить в своих домах — и о намерениях уведомить обо всем другие стрелецкие полки, стоящие по городам, «чтоб те полки шли к Москве для того, что-де они, стрельцы, от бояр и от иноземцев погибают и Москвы не знают», а также послать ведомость к донским казакам. Игнатьев свидетельствовал о твердой решимости стрельцов идти к Москве: «…да они ж, стрельцы, говорили, что однолично иттить к Москве, хотя умереть, а один предел учинить», и приводил слова Васьки Зорина, в которых тот, ссылаясь на свою опытность по участию в бунте 1682 г., заявлял, что готов взять на себя руководство движением: «А Васька Зорин говорил: я-де и в 90-м (1682) году все по обычаю своему управил, а и ныне-де окромя меня такого пределу нихто не сделает».

Упомянув, далее, о выборе стрельцами в полках по четыре выборных, которые должны были стать на место полковников, о двукратном чтении Артюшкой Масловым всем четырем полкам письма, присланного от царевны, Игнатьев передает о разговорах стрельцов, что, буде царевна в правительство не вступит, то можно, пока не возмужает царевич, взять и князя Василия Голицына: «…он-де нам в крымских походех и на Москве милосерд» — все, что угодно, только не правительство Петра, иначе «по коих мест государь здравствует и нам-де Москвы не видать»[720].

Таковы были факты, о которых Петру пришлось услышать на розыске 22 сентября из показаний стрельцов, сознававшихся в намерениях Немецкую слободу вырубить, бояр перебить, как это было в 1682 г. — затем более, чем в 1682 г.: государя к Москве не пустить и даже его убить, на царство посадить царевну Софью, к которой вернуть В. В. Голицына, или даже и совсем переменить династию и выбрать нового царя. Подозрение о письме от царевны, сильно подкрепленное показаниями Васьки Алексеева 20–21 сентября, теперь,