22 сентября, обратилось в несомненный факт, подтвержденный многочисленными показаниями сознавшихся стрельцов: письмо из Девичьего монастыря было принесено к полкам на польскую границу бежавшим в Москву стрельцом Васькой Тумой, им передано сотенному Мишке Обросимову, последний, в свою очередь, передал его пятисотенному Чубарова полка Артюшке Маслову, который прочитал его в стрелецком кругу дважды на остановках: первый раз на реке Двине, второй раз верст за двадцать не доходя до Воскресенского монастыря[721].

VIII. Допросы и пытки приближенных царевны Софьи. Допрос царевны Марфы Алексеевны

Участие царевны Софьи и даже ее инициатива в движении стрельцов были доказаны несомненно; но оставался открытым вопрос: какими путями велись ею сношения с Васькой Тумой, каким образом и через кого Тума мог получить письмо из Девичьего монастыря. Оба раза след, на который наводили показания, терялся. Старуха Степановна, на которую было указано 21 сентября, от страха перед пыткой, не сознавшись, впала в бесчувственное состояние и вскоре потом умерла; другой след, указанный 22 сентября, — Маврутка, сестра Тумы, — оказался ложным. Петр решил привлечь к следствию ближайший штат царевны, окружавший ее в Девичьем монастыре, рассчитывая от близких к ней женщин получить желательные показания. Рано утром 23 сентября были взяты: старая кормилица царевны вдова Марфа Вяземская, девицы-дворянки Вера Васютинская и княжна Авдотья Касаткина и две простые прислужницы девки Дунька Григорьева и Ульянка Колужкина[722]. Допрос им происходил в Преображенском на Житном дворе, где устроен был застенок.

Кормилица и две низшие прислужницы отозвались неведением. Кормилица «с подъема» говорила, что «про приход их, стрелецкой, к Москве и ни про какие письма она ни от кого не слыхала, только-де слышала она от царевны Софии Алексеевны про то, что его, государя, на Москве нет, и о нем, государе, она, царевна, печалилась». Девка Ульяна Колужкина в расспросе и с пытки, на которой она подвергнута была трем ударам кнутом, показывала, что она живет при царевне с того времени, как царевна «пришла» в монастырь, т. е. с 1689 г., «а как-де к ней, царевне, сестры ее, царевны, прихаживали и чтo меж собою станут говорить, в то число ее, Ульяну, высылали вон; а про приход к Москве стрелецкой и ни про какие письма ни от кого она не слыхала». Девка Дунька Григорьева, сирота-крестьянка расположенного неподалеку от Девичьего монастыря патриаршего села Голенищева, взятая к царевне тому третий год по смерти своих родителей, также про стрелецкий приход и ни про какие письма ни от кого не слыхала. Немногим более подробное показание дала княжна Касаткина; она с четырех ударов сказала, что поп того же монастыря, служащий у царевны «у крестов», т. е. в церкви при ее хоромах в монастыре, Василий Харитонов, приходя в келью к своей дочери духовной вдове княгине Анне Никифоровне Лобановой, состоявшей при царевне мамою, говаривал с нею, «что пришли к Москве стрельцы бить челом о жалованье», но что сказала ему в ответ княгиня, она не знает.

Единственно существенным было показание девицы Веры Васютинской, которая в расспросе и с подъему сказала: «…как-де в прошлом, 206-м, году в Великий пост приходили к Москве московские стрельцы, и про тот их приход слышала она того же монастыря от церковных дьячков, а от кого именно, того не упомнит. Да после того на Святой неделе приезжала в Новодевичий монастырь царевна Марфа Алексеевна и в хоромех-де царевне Софье Алексеевне она, царевна, говорила: стрельцы-де пришли к Москве и желают тебя, чтоб ты царствовала. А те-де ее царевны Марфы Алексеевны слова она, Вера, сидя у дверей, слышала».

Допрос на Житном дворе, разумеется, в присутствии самого Петра, происходил в послеобеденное время, как об этом можно заключать из дневника Гордона[723]. Утром этого дня генерал направлялся в Преображенское, «как вдруг встретил его величество, с которым поехал к князю Федору Юрьевичу [Ромодановскому]. После обеда, — продолжает он в дневнике, — отправился я в Преображенское, но тщетно; все при дворе было занято; арестованы были некоторые из приверженцев царевны Софьи и царицу отправляли в монастырь»[724]. Под этими приверженцами (attandants) царевны Софьи и надо, вероятно, разуметь упомянутых выше приближенных женщин. Узнать от них чего-либо о письме царевны, и в частности, каким образом оно попало в руки Тумы, не удалось; но показанием Веры Васютинской была скомпрометирована царевна Марфа Алексеевна. К вечеру эта царевна была привлечена к допросу; следствие стало касаться весьма высоких сфер. Царевна была допрошена лично самим Петром в селе Покровском, где она была подвергнута домашнему аресту. Вот как гласит об этом официальный протокол допроса: «И того ж числа великий государь царь и великий князь Петр Алексеевич всея Великие и Малые и Белые России самодержец в селе Покровском сестру свою царевну Марфу Алексеевну против распросных речей девки Веры спрашивал. И царевна Марфа Алексеевна сказала: в Девичье монастыре о Святой неделе сестре своей царевне Софье Алексеевне про то, что пришли стрельцы к Москве и ее, царевну Софью Алексеевну, жадают на царство, говорила, а сказала: те-де слова слышала она от девки Жуковы, которая у ней живет в верху». Таким образом, царевна Марфа в разговоре с царевной Софьей о приходе стрельцов и об их желании созналась и оговорила свою прислужницу Анну Жукову. На этом допросы 23 сентября закончились[725].

IX. Ссылка царицы Евдокии в Суздальский монастырь

Среди этих розысков произошло событие в семейной жизни Петра — ссылка царицы Евдокии в Суздальский девичий монастырь. Отъезд царицы нигде в официальных актах не отмечен, и, если бы не приведенная выше заметка в дневнике Гордона, относящего этот отъезд к 23 сентября[726], мы бы не знали, к какому времени его приурочить. Определенное известие Гордона находит себе подтверждение в депеше Гвариента от 7/17 октября, в которой говорится, что «третьего (числа) этого месяца, — следовательно, по старому стилю 23 сентября, — царевич был отнят у царицы единоутробною и любимейшею сестрою царя Наталией и, как носится слух, будет вверен попечению князя Бориса Алексеевича Голицына». Гвариент сообщает далее о судьбе царицы. На вопрос о том, почему она не повиновалась сразу же предписаниям удалиться в монастырь, присланным в Москву из Амстердама, она будто бы весьма скромно ответила, что замедлила исполнением предписания только для того, чтобы вверенный ее материнской заботе малолетний царевич самим царем был передан постороннему попечению и чтобы на нее в дальнейшем не могла пасть ответственность. «Затем она в величайшем огорчении немедленно была отправлена из замка (Кремля) в Суздальский монастырь в