монастыре не бывала. Да в тот же-де монастырь до того ж караулу хаживали из богаделен: из большой — девка Овдотья Александрова к игуменье и живала у ней недели по две, шивала на нее всякое шитье, а из другой богадельни — бабы: Машка Федорова, а с нею трое баб, имян их не знает, а в лицо знает; а из третьей богадельни хаживала девка Марфа, а чья дочь, того не помнит, к царевне Софье Алексеевне для милостины ж, и милостина-де от ней царевны, и шубы ей даваны. А как-де учинен крепкой караул, и она-де, Улка, и те богаделенные женки и девки в тот монастырь не хаживали, и милостины им и таких шуб не давано. И из того монастыря от царевны Софьи Алексеевны ей никто никакого письма не вынашивал, и она, Улка, ни у кого не принимывала и Ваське Туме не отдавывала».

Женщины Анютка Никитина, дочь ее Танька Иванова и оговоренная Сенькой Пушниковым Маринка, жена стрельца Сивого, были предъявлены в застенке стрельцам Матюшке Берестову, Стеньке Тимофееву и Сеньке Пушникову. Из них Матюшка Берестов признал в Анютке Никитиной бабу, передавшую письмо Ваське Туме на Арбате, и прибавил, что раньше называл Таньку Иванову по ошибке. Стенька Тимофеев, наоборот, указал на Таньку Иванову как на бабу, отдавшую письмо. «И женки: Анютка Микитина и дочь ее Танка и Федкина жена Маринка стрельцам Матюшке Берестову, Стенке Тимофееву, Сенке Пушникову казаны… И они, Матюшка, и Стенка, и Сенка, смотря тех женок, сказали: Матюшка сказал, что письмо Васке Туме отдала на Арбате Анютка Микитина, а что он сперва (назвав Таньку Иванову) осказался, в том виноват. А Стенка сказал, что то письмо Васке Туме отдала Анюткина дочь Танка Иванова. А Сенка Пушников сказал: на женку-де Маринку он говорил опознався». Таким образом, две из привлеченных к допросу баб отпадали: Улька Еремеева, явно понапрасну оговоренная Анют-кой Никитиной, как это сейчас же и открылось, и Маринка Сивая. Допрос сосредоточился на Анютке с Танькой. Разногласие о них в показаниях стрельцов Матюшки и Стеньки легко объяснить ошибкой, проистекавшей из сходства между матерью и дочерью. Обе они на вопрос: Ваське Туме письмо из Девичьего монастыря от царевны кто из них отдал? — во всем заперлись. Приступлено было к следственным орудиям. Будучи подведена к дыбе, Анютка «у подъема» припутала к делу и оговорила еще одну женщину: жену стрельца Федьки Егорова, Дуньку Федорову, свою соседку по слободе; от нее будто бы она слышала, что письмо с верху, а от кого, не знает, взяли муж ее, Федька, с Васькой Тумой. «И по тому Матюшкину оговору, — читаем мы в деле, — она, Анютка, в застенке у подъему говорила: в их-де улице живет с нею в соседстве стрельца Федкина жена Егорова, Дунька Федорова (а муж-де ее в Сборном полку на службе) говорила: муж-де ее, бежав с службы, был на Москве. И она-де, Анютка, той Дунке говорила: для чего муж-де ее с службы бежал? И Дунка-де ей, Анютке, говорила: Гордонова-де полку солдаты к Москве с службы без указу пришли, для чево-де им ничего не учинено, а наши-де беглые стрельцы не даром пришли, дано-де им с верху письмо, а то-де письмо взял муж ее, Федка, с Васкою Тумою, а у кого, того не знает». Но когда приступили к пыткам, Анютка, оттого ли, что не могла выдерживать боли или отводя пытки от дочери, во всем поспешила повиниться, чтобы не подвергнуть пытке дочь, которую стали бы пытать, если бы мать продолжала запираться. «А с подъему она ж, Анют-ка, говорила, что то письмо из Девичья монастыря взяла она, Анютка», и затем рассказала подробности: «После того она ж, Анютка, говорила: в прошлом же 206-м (1698) году в Великой пост, как приходили к Москве стрельцы из Торопца и в то-де число она, Анютка, приходила к Девичью монастырю к задним воротам, хотела в тот монастырь пойтить помолиться, и к ней-де в те ворота вышла из того монастыря старица и отдала ей письмо, а велела то письмо отдать Васке Туме, чтоб он то письмо отнес в полки, и шли б они, стрельцы, все к Москве для того, что государя за морем в животе не стало»[754]. Таким образом, факт передачи письма из Девичьего монастыря был установлен, и было выяснено лицо, через которое шла эта передача, — Анют-ка Никитина.

Сделав первое признание, Анютка повинилась и в дальнейших своих действиях. Оказалось, что она служила посредницей не только между стрельцами и Девичьим монастырем, но также между стрельцами и кремлевским теремом и передала Туме не только письмо от Софьи Алексеевны, но также и другое письмо, от одной из царевен с верху. «Она ж, Анютка, с подъему говорила: возле-де ее, Анютки, живет нищая Анненкова полку стрелецкая жена Афимка Кондратьева и называется „рейтарскою женою“, а сказывала, что она обедать и ужинать ходит в верх по вся дни к царевнам, а к которым царевнам, того не знает… и сказывала, что ей в верху дают деньгами и платьем. И та-де Афимка привела ее во дворец и, оставя ее, Анютку, у лестницы, была в верху, а у кого, не знает. А как-де она, Афимка, с верху к той лестнице сошла, и в то ж де число с нею, Афимкою, к той лестнице сошла вдова и принесла с собою письмо, а как ее зовут и какого чину, не ведает, а в лицо ее узнает, а ростом-де она ее, Анютки, менши, только костью пошире. И то письмо при ней, Афимке, отдала ей, Анютке, а сказывала про то имянно, что то письмо с верху от царевны, а от которой, про то сказать не упомнит, и велела ей, Анютке, то письмо отдать стрельцу Васке Туме, и она-де, Анютка, приняв то письмо, отдала тому Васке на Арбате, против его Васкина двора. А про государя-де говорили у них в слободе, будто его, государя, в животе не стало»[755].

Была разыскана и приведена в Преображенское Афимка Кондратьева Рейтарская или, как она все время в дальнейшем называется в деле — Артарская. Что она ходила на кормки во дворец, она признала: «Как-де в верху нищим кормка бывает, и в то время и она, Афимка, с нищими хаживала, а кармливали-де ее с нищими у царевен Татьяны Михайловны, Марфы Алексеевны»; но во всем остальном упорно заперлась: «А той-де Анютки на дворец она не приваживала и у рундука (площадка лестницы) не останавливала, и