шли одинаково, и через некоторое время Уве начал воображать, а затем видеть во сне брата, которого едва знал. В конце концов он решил выяснить, каким на самом деле был его брат, и прочитал его письма и тонкий дневник времен службы в дивизии СС «Тотенкопф», однако это произошло уже после того, как умерли родители, так упорно уклонявшиеся от расспросов Уве. Дневник не открыл ему ничего существенного – он обрывался за полтора месяца до смерти Карла Хайнца словами: «Я думаю, бессмысленно писать о таких жестоких вещах, которые иногда случаются» [56].

Но в середине 1950-х Уве еще только начинал облекать в слова вопросы, которые хотел бы задать. И, как многие другие подростки в Западной Европе, он принялся оспаривать авторитет отца в других областях, отвергая его нравственные принципы – порядок, послушание, долг, умение держать спину прямо – с таким же негодованием, как и требование возвращаться домой к десяти вечера. Четырнадцатилетний Уве купил свою первую пару джинсов, начал слушать джаз и смотреть американские фильмы. Фотографии Карла Хайнца в униформе гитлерюгенда и высоких ботинках, с лицом, казавшимся еще серьезнее из-за прямого пробора, постепенно стали выглядеть так, будто пришли из другой эпохи [57].

12. Освобожденные

В апреле 1947 г. легендарный дирижер Берлинской филармонии Вильгельм Фуртвенглер был «денацифицирован». Его международной реабилитации способствовал Иегуди Менухин, исполнивший вместе с ним скрипичные концерты Брамса и Бетховена на летних музыкальных фестивалях в Зальцбурге и Люцерне (их совместное исполнение Бетховена даже записала компания EMI). В сентябре Менухин продолжил это сотрудничество и посетил Берлин, где вместе с Фуртвенглером дал два благотворительных концерта в помощь больным немецким детям. Но когда виртуоз приехал в лагерь Мариендорф, чтобы выступить перед еврейскими перемещенными, он наткнулся на бойкот. Прочитав письмо протеста, написанное Элияху Джонсом, редактором газеты на идише Undser Lebn («Наша жизнь»), Менухин предложил лично встретиться с перемещенными. Он пришел в зал, полный людей, выживших в концлагерях, и воззвал к ним о согласии и примирении. Джонс, потерявший во время геноцида всю свою семью, ответил на идише за всех присутствующих. В письме к Менухину он уже упомянул, что они выступают не только против концерта в помощь немецким детям, но и в целом против недавно «денацифицированного» немецкого дирижера. Теперь Джонс прямо сказал: «Мы с вами не найдем общего языка». Но вместо того, чтобы пытаться донести до музыканта, каково это – потерять всю семью, Джонс попросил его представить, что они вместе отправились на прогулку по руинам Берлина:

Когда вы, артист, увидите развалины, вы скажете: «Как жаль, что погибло столько красоты!» Когда мы, потерявшие свои семьи, увидим эти развалины, мы скажем: «Как жаль, что еще так много осталось» [1].

Добавить к этому было нечего. Тишину, последовавшую за словами Джонса, нарушили голоса перемещенных, которые встали и хором запели «Атикву», уже ставшую неофициальным государственным гимном евреев в Палестине.

Несмотря ни на что, еврейское население Германии росло: 50 000 евреев остались в Германии и Австрии после их освобождения, и это число еще увеличилось за счет евреев, бежавших от послевоенных погромов в Польше. Из 3,3 млн евреев, проживавших в Польше до войны, уцелело 80 000 человек, и они покидали свои лагеря, укрытия и лесные партизанские отряды. Еще 13 000 вернулись с Красной армией; из тех, кто был депортирован в Советский Союз в 1940–1941 гг., 175 000 решили возвратиться в послевоенную Польшу, надеясь найти там родных и вернуться к прежней жизни. Но они увидели страну, полностью опустошенную войной, с почти уничтоженными профессиональными группами и остатками государственности, ослабленной разделом территорий и массовым перемещением населения после того, как поляков перевезли из Советской Украины на востоке в недавно присоединенные немецкие провинции на западе. Они также обнаружили, что в Польше – особенно в сельских провинциях, но не только, – процветает антисемитизм. Во многих городах в евреев вслед за насмешками летели камни, и иногда дело заканчивалось душегубством. 3 июля 1946 г. 200-тысячную еврейскую общину в Кельце обвинили в ритуальном убийстве. Это спровоцировало погром, в ходе которого погибли 42 еврея. Через два дня польский мальчик, предъявивший обвинение, признался, что солгал. Польский суд приговорил девять зачинщиков расправы к смертной казни, но погром сделал свое дело: к концу августа более 90 000 евреев бежали из Польши в Италию, Австрию и Германию. В виде исключения военная администрация США распространила на этих послевоенных беженцев статус перемещенных лиц и разрешила евреям, единственным из всех жителей Восточной Европы, вернуться в Германию из тех стран, куда их репатриировали [2].

Только в американской зоне с освобожденными евреями обращались как с отдельной группой и отвели для них собственные лагеря. Во французской, британской и советской зонах их обычно селили вместе с их бывшими притеснителями: многие восточноевропейские коллаборационисты бежали на запад в относительную безопасность лагерей для перемещенных лиц. Большинство евреев Германии переехали в американскую зону; к октябрю 1946 г. на этой территории их насчитывалось 140 000 человек – для сравнения, в британской зоне было чуть менее 20 000, а во французской – 1200 евреев. Если в июле 1946 г. в зоне США было менее 2000 еврейских детей без сопровождающих, то за следующие несколько месяцев их стало на 25 000 больше. Обычно они прибывали через Берлин. Многие организовались в автономные молодежные группы под руководством собственных лидеров, или мадрихим, которые во всеуслышание заявляли о своих планах переселиться в Палестину, и называли свои группы кибуцами. К январю 1947 г. большинство евреев покинуло Польшу, и поток беженцев, прибывающих в американскую зону через Берлин, почти иссяк. Те, кто остался в Польше, уже не стремились уехать: погромы прошлого лета прекратились, а из Германии стали поступать новости о переполненных лагерях и нехватке еды [3].

Начальник военной администрации США генерал Люциус Д. Клей прославился своим благосклонным и умиротворяющим отношением к еврейским перемещенным. 29 марта 1946 г. восемь американских военных полицейских сопровождали немецких полицейских, совершавших рейд в еврейском лагере на Райнсбургштрассе в Штутгарте в поисках товаров с черного рынка. И хотя им удалось найти лишь несколько яиц, появление в лагере 180 немецких полицейских с собаками спровоцировало массовую драку с еврейскими перемещенными. В ходе беспорядков погиб выживший в концлагере мужчина, совсем недавно воссоединившийся с женой и двумя детьми. Американская военная администрация немедленно отреагировала, запретив немецкой полиции входить в еврейские лагеря [4].

Шесть из одиннадцати центров, созданных в американской зоне для детей без сопровождающих, предназначались для еврейских детей. В 1947 г. были организованы летние лагеря для еврейских детей старше семи лет. 110