— Да-да, я сделаю все, что захотите! — воскликнул доктор. — Полное сотрудничество!

— Отлично. Вы сейчас же позвоните Патрику Эштону и сообщите ему прискорбную весть о том, что этой ночью его сестра Мэри скончалась.

— От чего скончалась? — робко спросил доктор.

— Послушайте, вы все-таки врач. Придумайте что-нибудь! — раздраженно сказал комиссар. — Главное, чтобы он поверил.

— Тогда, думаю, лучше всего сказать, что она не перенесла операцию…

— Какую еще операцию? — удивился Николя.

Доктор снова побледнел.

— Они хотели сделать мне лоботомию, — ответила я вместо него.

— Ах. Ты. Гад, — Лекс вскочил с дивана и бросился к доктору. Николя удержал его, схватив за плечо:

— Подожди, Лекс, успокойся. У меня тоже руки чешутся, но мы здесь не за этим.

Лекс снова сел рядом и прижал меня к себе.

— Я могу продолжить? — жалобно спросил доктор Хорн.

Комиссар кивнул.

— Прошу прощения, мадемуазель, за то, что вам пришлось пережить, — обратился ко мне доктор, — поверьте, я не знал, как на самом деле обстоят дела. Простите!

Я не знала, что ему ответить. Может быть, когда-нибудь я и смогу забыть весь этот ад, хотя вряд ли… Но уж точно не сейчас ему просить у меня прощения.

— Так я могу сказать мистеру Эштону про операцию? — не дождавшись от меня ответа, обратился доктор к комиссару. — Это будет вполне правдоподобно. Многие пациенты умирают во время… — он вздрогнул, так как Лекс буквально зарычал после этих слов, — или после данной операции.

— Хорошо, — кивнул комиссар, — скажете, что Мэри Эштон умерла во время лоботомии.

— А если он захочет увидеть тело?

— Вот этого вам никак нельзя допустить, — решительно сказал Николя, — делайте, что хотите. Ссылайтесь на какие-нибудь внутренние правила клиники, на чью-нибудь халатность, но Патрик Эштон не должен видеть никаких тел.

— Я могу сказать, что произошла чудовищная ошибка, и тело мисс Эштон кремировали вместо другого пациента, — подумав, произнес доктор. — У Патрика никогда не было оснований не верить мне, поверит и в это. Доктора Бенсона и медсестру я предупрежу. Они болтать не будут, ручаюсь.

— Звоните! — комиссар кивнул на телефонный аппарат. Доктор испуганно оглядел нас, расслабил галстук и дрожащей рукой стал набирать номер.

— Громкой связи нет? — спросил комиссар. Доктор отрицательно покачал головой. Тогда Перрен придвинулся к доктору вплотную, чтобы услышать его разговор. Мы все замерли.

— Алло? Патрик, это я, — заговорил доктор в трубку. — У меня печальная новость… Да, Мэри… Мы провели ей операцию… нет, не в этом дело… Мне очень жаль, дорогой друг, но твоя сестра умерла… Прости… Мы сделали все возможное. Что? Боюсь, что с этим возникнут проблемы. Видишь ли, ее тело перепутали с другим. Ну да, это ужасно. Но ничего уже не поделаешь, тело Мэри кремировали… Я могу отдать тебе урну с ее прахом. Да? Ну хорошо, я понимаю. Прими мои соболезнования, Патрик, и прости, что так вышло… До встречи!

Он положил трубку и оттер пот со лба.

— Говорили естественно и вполне уверенно, — одобрительно сказал комиссар. — Он клюнул!

— Не сомневайтесь, — выдохнул доктор Хорн. — Но вот что странно: он не захотел забирать урну с прахом сестры… Не понимаю.

— Да, я слышал, — подтвердил Перрен. — Надеюсь, теперь вы убедились, с кем имели дело? Как мог любящий брат отказаться забрать прах родной сестры, чтобы похоронить ее по-человечески?

— Да, вы правы, — прошептал доктор, — боже мой! И что дальше? Что со мной будет?

— Пока вы продолжите работать на своем месте. Несколько наших сотрудников будут постоянно находиться в клинике под видом персонала — до конца всей операции. Поверьте, доктор, вы нас сейчас мало волнуете. Но это вовсе не значит, что мы с вами прощаемся.

— Я понял, — покорно ответил Хорн.

В кабинет постучали, и в дверь просунулась голова санитара:

— Вещи мисс Эштон, — басом сказал он, занося бумажный пакет коричневого цвета.

— Спасибо, Джек, можете идти, — кивнул ему доктор Хорн.

Николя встал и раскрыл пакет. В нем оказались женские брюки бежевого цвета, туфли без каблуков и голубой пуловер. Вещи были не мои, но новые, с магазинными бирками.

— Что это? — удивленно спросила я.

— Это передала для вас Нора, когда вас к нам доставили, — объяснил доктор Хорн. — Можете переодеться там.

Он встал и открыл маленькую дверцу, ведущую в комнату, смежную с его кабинетом. Я прошла туда. Это оказалась комната отдыха, в которой из мебели стоял только диван, но зато была раковина с небольшим зеркалом. И я решилась взглянуть на себя. То, что я увидела, ввергло меня в ужас. Белая, без единой кровинки, кожа, иссиня-черные круги вокруг глаз, черты лица заострились, как у узника какого-нибудь подземелья. Мои несчастные волосы немножко отросли, хотя по-прежнему едва достигали плеч, но стали хорошо заметны темные корни моего натурального цвета. Вид у меня был такой страшный, что я удивилась, почему Лекс не шарахнулся от меня в испуге, а обнимал и даже целовал. Чуть не плача, я умылась холодной водой, мечтая об одном: лечь в горячую ванну, вымыть голову и, желательно, перекраситься в свой родной цвет. Переодевшись, я вернулась в кабинет.

Увидев меня, Лекс встал с дивана и, пытаясь улыбнуться, начал говорить:

— Николь! Ты чудесно…

— Только попробуй продолжить, — прервала его я. — Молчи. И вообще, я убью каждого, кто скажет, что я прекрасно выгляжу, ясно?

— Ты выглядишь ужасно, — заявил Николя, — и мы все это знаем. Но давай не будем об этом, хорошо? Главное, что ты жива, а твоя внешность нас мало сейчас заботит.

— Пора, — коротко бросил комиссар, поднимаясь со стула.

— Извините, но я думаю, вам следует воспользоваться служебным входом, — сказал доктор Хорн, — Чтобы поменьше народу вас видело.

— Хорошая мысль, — согласился Николя.

— До свидания, мадемуазель, — виновато попрощался со мной доктор Хорн, — простите еще раз…

— Прощайте, — ответила я, не глядя в его сторону, и мы покинули клинику по служебной лестнице прямо из административного коридора. За воротами никого не было, но когда мы свернули за угол, я увидела две полицейские машины. При нашем появлении первым подошел мужчина лет сорока с усами пшеничного цвета, одетый в белую рубашку и коричневые брюки. Под мышкой у него болтался пистолет в кобуре.

— Ну что? — спросил он по-английски, обращаясь к комиссару.

— Порядок, — кивнул Перрен. — Разрешите представить: мадемуазель Леруа — инспектор Меддок.

— Скотланд Ярд, мадемуазель, — поклонился инспектор. — Я рад, что с вами все хорошо.