Поначалу я еще пыталась топить таблетки в унитазе, как раньше, но чем больше времени я находилась в таком состоянии, тем быстрее силы оставляли меня. И вскоре мне уже было лень вставать с кровати и идти в туалет: проще было проглотить пилюли. Ежедневные инъекции тоже делали свое дело. Я потеряла интерес к происходящему и, в первую очередь, к самой себе. На вопросы докторов и сестер не реагировала, все время молчала, безучастно уставившись в потолок, и, в конце концов, свыклась с тем, что останусь здесь навсегда. Амалию я больше не видела. За мной теперь присматривала грымза. Я даже не знала, как ее зовут.

Тот день ничем не отличался от череды предыдущих. Утром меня отвязали от кровати, принесли какую-то еду, которую я съела, не чувствуя вкуса. Грымза дала мне таблетки, которые я послушно проглотила, потом сделала укол и ушла. Я уснула. Проснулась, когда та же грымза принесла мне обед. Поела, снова выпила таблетки и легла обратно. Не знаю, сколько я так лежала. И когда из-за двери послышались чьи-то возбужденные голоса, даже не отреагировала. Мало ли, кто там шумит. Но дверь вдруг открылась, и в палату вошли несколько человек. Одного из них я видела впервые: это был мужчина лет тридцати, черноволосый, высокий, одетый в серый костюм-тройку. А вот других… других я знала… Это были Лекс и Николя. За их спинами метался доктор Хорн, что-то нервно выкрикивая. Но я его не слышала. Я вообще ничего не слышала. Образы Лекса и Николя были такими реальными, что я даже моргнула, надеясь, что они пропадут: слишком жестока была моя ожившая фантазия, как мне тогда показалось. Но они никуда не исчезли. Лекс бросился ко мне с искаженным от ярости лицом:

— Николь, родная моя… Что они с тобой сделали?! Сволочи…

Он чуть не плакал, обнимая меня, целуя мои лицо, руки, волосы.

— Солнышко мое, любимая моя…

— Ты настоящий? — недоверчиво произнесла я, не узнав собственного голоса: это были мои первые слова за долгое время.

— Конечно, он настоящий, милая, — это ответил Николя, гладя меня по голове, едва сдерживая слезы. — Наконец-то мы нашли тебя!

— Вы ответите за это! — с ненавистью сказал Лекс доктору Хорну. И только сейчас я обратила внимание, насколько растерянный вид был у главного врача моей тюрьмы.

— Господа, прошу вас, успокойтесь, — заискивающе говорил он на чистейшем французском. — Произошло какое-то досадное недоразумение…

— Это уголовное преступление, милейший, — твердо сказал черноволосый в сером костюме. — Я вам официально об этом заявляю!

Потом обратился ко мне:

— Мадемуазель Леруа, я старший комиссар Арман Перрен, полиция Довиля. Рад видеть вас, по крайней мере, живой.

— Я тоже, месье… — прошептала я, все еще ничего не понимая. Лекс и Николя по-прежнему не выпускали меня из объятий.

— Вы действительно здесь? — я вглядывалась в лицо каждого, сжимая их руки. — Или это мне кажется?

— Да что же это такое! — вскричал Лекс. — Что вы с ней сделали, изверги?!

Я заплакала.

— Одну секундочку! — засуетился доктор Хорн. — Сейчас я сделаю ей один укольчик, сразу полегчает… Сестра! Сестра!

В палату вошла перепуганная грымза. Доктор Хорн что-то сказал ей, и она испарилась.

— Я не хочу… — я закрыла лицо руками. — Не хочу больше уколов! Ни за что!

— Не волнуйтесь так, мисс Эш… то есть, мадемуазель Леруа, я просто нейтрализую действие галоперидола.

Вернулась грымза со шприцем. Доктор сделал мне укол.

— Надо подождать минут двадцать, — сказал он, — станет лучше.

— Вы хоть понимаете, что натворили? — накинулся на него Лекс.

— Вы незаконно удерживали в своей клинике гражданку Франции по фальшивым документам. Между прочим, это грозит вам не только привлечением к уголовной ответственности, но и международным скандалом, — подхватил Николя. — И я об этом позабочусь лично, обещаю!

— Господа, позвольте мне все объяснить! — доктор умоляюще вскинул руки вверх. — Это какое-то недоразумение, правда. Произошла ошибка…

— Эта ошибка чуть не стоила ей жизни, а о подорванном здоровье я вообще молчу, — Лекс сжал кулаки.

— Давайте уйдем отсюда, — прервал его комиссар Перрен.

— Где ее вещи? — грозно спросил Николя.

— Сейчас все будет, — засуетился доктор Хорн. — Пройдемте в мой кабинет. Вещи принесут туда.

Лекс взял меня на руки, и я навсегда покинула палату для буйных.

В кабинете доктора Хорна, который при свете дня оказался довольно уютным и по-домашнему обставленным, меня осторожно уложили на мягкий диван. Лекс и Николя сели рядом, а комиссар Перрен расположился на стуле возле стола доктора Хорна.

— К делу мадемуазель Леруа подключен Интерпол, — официально заявил он. — Поэтому мне без труда удалось получить ордер на обыск в вашей клинике и на ваш арест — в зависимости от результатов обыска. Мои английские коллеги ждут сигнала за воротами клиники. В ваших интересах, доктор, рассказать нам все, что вы знаете.

— К-конечно… — заикаясь, ответил доктор Хорн. — Документы на имя мисс Эштон и ее историю болезни я вам уже отдал… Но, поверьте, я здесь совершенно ни при чем.

— Как она оказалась в вашей клинике?

— Видите ли, ко мне обратился сын старого друга, Патрик Эштон. Он рассказал совершенно правдоподобную историю о том, что нашел свою сестру во Франции, привез домой, но бедная девушка была психически не совсем здорова… И в этом я лично убедился, поскольку осматривал мисс Эш… мадемуазель Леруа. Она явно была не в себе, нуждалась в стационарном лечении. Поэтому, по просьбе Патрика, я определил ее сюда, где мы обеспечили ей должный уход…

— Чуть не убив ее! — вскричал Лекс.

— Я лишь исполнял свой врачебный долг, — защищался доктор Хорн, — только и всего!

— Николь, ты говорила этому фашисту, кто ты? — спросил у меня Николя. Я кивнула.

— Вам стоило всего лишь выслушать ее, проверить то, что она говорит о себе, а не упрятывать ее в дурдом! — разорялся Лекс. — Но вы предпочли поверить на слово преступнику! А это делает вас его соучастником!

Доктор схватился за голову:

— Господа, прошу вас, поверьте! Я не преследовал никакого злого умысла в отношении мадемуазель. Я до сих пор не знаю о планах Патрика! И не знал до сегодняшнего дня…

— С вашей ролью в этом деле мы еще разберемся, — холодно сказал комиссар Перрен.

— Вы меня арестуете? — побледнев, спросил доктор. Николя посмотрел на Лекса, а Лекс на комиссара. Мне действительно стало лучше, поскольку я начала кое-то соображать. Видимо, у моих спасителей был некий план еще до того, как они ворвались в клинику. Едва заметно кивнув Лексу, комиссар обратился к доктору:

— А теперь слушайте меня очень внимательно. От дальнейших ваших действий зависит ваша собственная судьба.