Самсик спрыгнул с кушетки, как молодой. В глазах малостьпотемнело, в боку малость закололо, но настроение было отличное – кайфовое!

– Да вот хоть сегодня приходите на наш концерт в НИИрефрижераторных установок! Сегодня будет полный кайф!

Что значили все эти болезни для Самсика по сравнению створческим подъемом, который он в последние месяцы переживал? Послевытрезвилки, после муниципальной каторги и амбулаторной психушки Самсиксобрался уж было отчаливать на третий берег Миссисипи, но передумал. Что ж, таки не сыграть ничего своего, не раскачать никого своим свингом? Так и невыразить мне своего тлетворного поколения? Так и не переоценить все этиломбардные ценности?

Он долго горевал за ширмой у своей незаконной жены, МилкиКоротко, долго отдавал концы, мочалился в смертной тоске, стыдясь прожитых лет,страшась будущих и боясь, что их не будет.

Милка Коротко когда-то (кажется, вчера) была клевым кадром,всюду ходила за музыкантами, из-за нее даже дрались (вот, вижу – бежит она подметелью в мини-платье, а за ней гонится Шура Скоп из ЦК ВЛКСМ, а позади, подфонарем, бьются насмерть два парня, один в красном пиджаке, другой в желтом –то ли вчера, то ли сто лет назад это было), а сейчас Милка остепенилась,растолстела и работает дежурной по этажу в интуристовском отеле.

Все прошлое Самсика замутнилось в те дни лежания за Милкинойширмой каким-то гороховым супом, и лишь мелькали редкие цветные картинки, какбудто и жизни-то почти не было.

– Мой мальчик, мой старенький мальчик, – плакаланад ним Милка, когда приходила с дежурства «под баночкой».

Он притворялся спящим и звал к себе сон. Он помнил еще товремя, когда ему снились ритмические сны, что были гораздо интереснее жизни.Однажды удалось вызвать нечто подобное…

в ту ночь в горах, в заброшенном селенье

среди сосулек, хвойных сталактитов

увидел я Луну… она сияла

нет, не сияла, простенько висела

над головой, как маленькая рыбка,

как розовая рыбка с плавниками,

с простейшим хвостиком и человечьим глазом,

рыбешка была вышита по шелку

товарным мулине, по безусловно

была она Луной и поражала

подобной трансформацией… я звал

друзей каких-то, чтоб они взглянули

на редкое явленье этой рыбки, сиречь Луны,

полночного светила

друзья не шли, не знаю, что там держало их вдали

от сновиденья…

я волновался – перистые тучи могли укрыть,

могли бесследно рыбку

укрыть от глаз… тут подошли друзья.

Ну, где же рыбка? тучи закрывали

бездонность неба… где твоя Луна?

над головами нависали тучи,

исчезла рыбка, но Луна осталась,

она лежала в вате, словно брошка,

как голова искусственного льда

молочно-белого висела над Москвою…

над горною страной иль над Москвою?

скорей всего, над тем и над другим…

вот вам Луна! хорошая лунища!

дружище безымянный рассмеялся

подпрыгнул и извлек ее из тучи,

и бросил наземь, и разбилась дуля

на мелкие осколки цвета моря…

цветы июля, жемчуг декабря…

тогда открылось в вате наважденье –

проем глубокий в темный лунный свет…

Этот сон потом повторился несколько раз, и, хотя Самсикзнал, что происхождение его вполне элементарное и идет от рыбки, вышитой наширме, он все-таки убеждал себя в глубоком, таинственном добром смысле этого сна.

Вдруг нечто замечательное действительно произошло – сон иявь сомкнулись. Колодец в вате невероятно расширился, и по всей ночной синевеоблака разбросало барашками. Осветилась полированная брусчатка XVIII столетия.По ней процокала упряжка, карета, вся в завитушках рококо, процокала иостановилась под белыми колоннами, едва лишь постукивая задним левым копытом ипомахивая золотым хвостом.

Самсик поймал ноздрями запах влажной, немного дымной Европы– горючий сланец вперемежку с кондитерскими изделиями, кожа, табак, металл.Очень плотный темный шелк! Платье, темнее ночи, но тоже светящееся! Ропотплатья под ветром, ропот рыжей гривы! Некто женский сбегал по ступеням, прячанос и губы в черные кружева и блестя глазами.

Скромные мастера прошлого оставили нам в наследие шедеврычугунного литья. Вдоль шедевра чугунного литья прощелкало, прошелестело платьеи, как-то мгновенно вздувшись, словно распустившаяся темно-синяя роза, исчезлов карете. Это она! Алиса? Марина?

Самсик тогда вылез из-за ширмы, пошел куда надо, спокойноотлил, почистил зубы, поскребся – все спокойно! – взял сакс, поцеловалспящую Милку и отвалил. Уже с лестницы вернулся и оставил Милкиной дочкеКатерине скромный подарок из своих личных вещей: авторучку «Паркер», зажигалку«Ронсон», очки «Поляроид» и черепаховую расческу «Холидей». Все это моглопригодиться подрастающему ребенку в недалеком будущем.

Шаги Самсика гулко стучали по ночным пещерам Москвы. В одинмомент, вылезая из кафельной дыры на Садовом, он увидел Марину Влади. ВолодяВысоцкий в своем малюсеньком «Рено» вез жену домой с ночного парижскогосамолета.

Володя слегка притормозил, вроде бы махнул Самсику, ведь онибыли слегка знакомы, но супруга, однако, что-то строго сказала, ведь она была сСамсиком слегка незнакома, и чета, переключая скорости, мощно взлетела по горбуСадового – лишь задние габаритки приветливо посвечивали.

Самсик тогда побежал куда-то, весь уже охваченный творческимволнением. Творческий замысел окрылил его пятки. Сакс под мышкой стучалклапанами, как маленький человек. Замерзший скрюченный каторжник,изголодавшийся по любви. Милиционер из будки возле американского посольствапозвонил куда следует насчет бегущего в ночи гражданина. Оттуда по рациисвязались с тремя патрульными машинами, катавшимися в секторе площади Восстания.Те, в свою очередь, по «уоки-токи» предупредили постовых и колясочников насчет«побегунчика». Очень быстро гражданин был обнаружен – в самом деле, ведь неиголка же!

И вот Самсик заметался перед огромным серым брандмауэром всвете шести мощных фар. Милиции, может быть, казалось, что это агонияпреступника, но Самсик-то родной советской милиции ничуть не боялся – уж славаБогу, потаскала она его за сорок лет жизни!