последние минуты горстка оставшихся в живых, большей частью израненных солдат с прикрывающим фланг капитаном. «Ну что же, пора…» – заставил себя развернуться лейтенант и зашагал навстречу оставленной им толпе. Внимательно наблюдавшие за ним чеченцы возвращения его ожидали меньше всего. Снова поднялся гвалт, вдруг наступившая затем тишина опять сменилась криками. Но пути Рязанцеву никто не заступал и дорога оставалась свободной. Иван шёл, стараясь придать застывшему от напряжения лицу безразличный вид. Ноги сами собой пытались ускорить шаг, но усилием воли лейтенант сдерживался. Нарочито замедленное движение его получалось довольно неуклюжим. Часто оступаясь и поскальзываясь в многочисленных лужах, он со стороны скорее походил на не освоившего шаг ребёнка или заведённую большую куклу, медленно переставляющую не сгибающиеся ноги.

Лишь когда армеец миновал вновь притихшую толпу, бандиты оживились. Словно очнувшись от наваждения, они злобно стали изрыгать грязный мат вслед удаляющемуся от них русскому. Некоторые приложили к плечу приклады винтовок и автоматов.

– Вы что делаете! – закричал, разведя руками, Батаев Алаш – Не стреляйте!

Но его не слушали. Прозвучали первые выстрелы и по бокам от идущего поднялись взбитые пулями фонтаны грязи. Стреляли даже люди его, батаевского отряда. Не желая упустить случай поразвлечься над практически беззащитным военным, они вели огонь, стараясь взбить грязь как можно ближе к его ногам.

Сзади с криком подбежал отец спасённых детей. Дёргая за одежду то одного, то другого стреляющего, он не переставал упрашивать их прекратить стрельбу. Наконец, отброшенный в грязь ударом приклада в грудь, он в бессилии обхватил голову руками и стал молча созерцать развернувшееся перед ним действо.

С противоположной стороны за происходящим следили семь пар глаз. Солдаты имели возможность достать многих из беснующегося вооружённого сброда, но была вероятность задеть лейтенанта. К тому же, после открытия ими огня, шансов тому пересечь открытое пространство невредимым не оставалось бы никаких.

В начавшееся вдруг состязание включалось всё больше и больше чеченцев. К частому треску автоматных очередей добавилось щёлкание снайперок. Наконец, с чердака расположенного слева дома густо зарокотал пулемёт.

Прямо под ногами неторопливо шагавшего военного вздыбились брызги мокрой грязи, и лейтенант упал. Увидев это, чеченцы разбежались, не дожидаясь открытия ответного огня. Уже из своих укрытий бандиты увидели, что русский ещё жив. Волоча ногу, он пополз к неподвижно лежащим у БТРа телам своих товарищей.

– Не стрелять! – зашёлся не то в приказывающем, не то в просящем крике Алаш.

Затем, поднеся ко рту рацию, уже спокойнее произнёс:

– Внимание всем: по упавшему не стрелять! Это я, Батаев говорю.

В эфире и на улице установилась тишина. Стоявший рядом Муса обеспокоенно повернулся к главарю:

– Навряд ли аптиевские ваххабисты послушают. Это их пулемёт с чердака бил. Пойду схожу, предупрежу их ещё.

Алаш кивнул и увеличил громкость второй, настроенной на частоту военных рации.

– «Иртыш», «Иртыш», я – «Дон», приём… – донеслось из неё. В эфире откликнулись.

– «Иртыш», меня в ногу зацепило. Со мной рядом тяжело раненный. Один не дотащу. Есть желающие помочь?

– «Дон», я – «Иртыш». Иду к тебе – тут же отозвались в ответ.

Поднеся к глазам бинокль, Батаев вскоре увидел выползающего из – за бэтээра военного лет сорока. Он перебрался через густо наваленные тела убитых, обернулся и махнул рукой на выбежавшего вслед ему молодого солдата. Тот упал на землю, но обратно возвращаться не стал. Преодолев ползком несколько метров, он снова поднялся и в несколько прыжков сократил разделявшее их с командиром расстояние. Когда подоспевшие на помощь завозились около раненных, Алаш отложил бинокль и взял в руки вторую радиостанцию:

– «Иртыш» и «Дон», «Иртыш» и «Дон»! Идите спокойно, в вас никто стрелять не будет. Это вам обещаю я, командир роты армии Ичкерии Батаев.

В эфире пол минуты молчали, затем раздался низкий мужской голос:

– Как тебя зовут, Батаев?

– Алаш.

– Я верю тебе, Алаш.

Батаев взялся за бинокль, но необходимость в его использовании отпала. Невооружённым глазом было хорошо видно, как с земли поднялись три человека. Мужчина постарше взвалил на свои плечи обмякшее тело бойца, а прибывший с ним солдат помог встать только что раненному пулемётной очередью парню. Все четверо повернулись спиной к наблюдавшим за ними бандитам, намереваясь идти к занятому солдатами дому. И тут с чердака снова заговорил пулемёт. Ему лаем всполошенных шавок завторили автоматы, во дворах ожила стрельба из стволов разного калибра. Все трое свалились как подкошенные. Но расстрел уже лежавших тел не закончился: к соревнованию подключились гранатомёты. Тут же в ответ на бэтээре зарокотал башенный пулемёт. Но было поздно. Сразу несколько гранат вгрызлись в броню, прожигая направленной струёй толщину металла. Через минуту искорёженная груда ничем не напоминала доселе грозную технику. Расправившиеся с бэтээром бандиты сосредоточили всю огневую мощь на остающемся в руках солдат доме. Редкие выстрелы, раздающиеся оттуда, уже стихли, но бандиты продолжали долбить по нему из всех имеющихся видов оружия. Уже не рассчитывая на какое – либо сопротивление, они скопом подбежали к полуразваленному строению и забросали окна и другие образовавшиеся в стенах проёмы ручными гранатами. Апти выждал, когда прекратятся разрывы внутри и откашлялся от поднятой пыли.

– Эй вы, свиньи, выходите наружу, пастухи пришли! – закричал он, не особенно рассчитывая на ответ.

Он помедлил некоторое время и махнул рукой ожидавшим рядом бандитам. Те, крадучись, осторожно двинулись внутрь того, что ещё недавно называлось домом. Неожиданно для всех из глубины его раздались короткие очереди. Тут же затрещали бандитские автоматы. Стреляли во всё и вся, сосредотачивая огонь на лежавших повсюду телах солдат.

– Что, все мертвы? – спросил вышедшего боевика главарь.

– Теперь все – зло бросил тот, сплёвывая набившуюся в глотку пыль.

Затем, подняв глаза на Апти, добавил:

– Идрисова в плечо ранило. Мы к этой сволочи подошли поближе, думали убитый у стены лежит. А он очередью в нас. Хорошо, что руки автомат еле держали – видимо, ранен был уже.

– А жаль, что в живых оставить не получилось никого! – разочарованно протянул подошедший следом Ваха. – И позабавиться не с кем теперь.

Но живого всё же отыскали… Высыпавшие по окончанию стрельбы женщины и дети, как водится, принялись глумиться над телами погибших русских. Пиная и оплёвывая их, они услышали стон. Один из лежащих перед остатками бэтээра солдат приоткрыл глаза. Отшатнувшись от него в страхе, женщины тут же пришли в себя и подняли восторженный победоносный визг. Расталкивая друг друга, они бросились к нему, норовя в тесной толпе достать лежащего раненного тычком ноги или руки. Вокруг собрались улыбающиеся и смеющиеся мужчины, под ногами путалась весело гомонящая детвора. Наконец один из бандитов позвал стоящего рядом товарища:

– Пойдём, Мовсах, а то нам ничего не достанется!

Вдвоём они пробились через беснующуюся толпу женщин и выволокли оттуда хрипевшего солдата. Сняв с него сферу, разгрузку и бронежилет, чеченцы рванули багровую от спёкшейся крови на боку одежду. От дикой боли сцепленные зубы паренька разжались и наружу вырвался звонкий вскрик. Выступившие слёзы залили голубые глаза, но раненный, закусив губу, вновь замолчал.

За два года Мансур достаточно насмотрелся на учиняемые над пленными бесчинства. Увидев в руках бандитов оставшегося в живых солдата, он собрался уйти, не желая быть очевидцем