А что, если сейчас незримо для нас появился быегиптянин, который тесал эти блоки? Вот смотрит на двух придурков и не можетпонять: сумасшедшие или просто идиоты? Человек, у которого на плече в сумкетретий пень со ста двадцатью метрами, пишущий дэвэдэ… восторгается обтесаннымкамнем?

– А правда, – спросила она внезапно, – чтоБилл Гейтс – самый известный человек на Земле?

– Нет, – ответил я почти автоматически, – самыйзнаменитый человек – его мать, ее вспоминают чаще.

– А что такое процессор Intel Pentium с технологиейМММ?

Я грустно улыбнулся. Вероника пытается перевестиразговор на что-нибудь нейтральное или даже близкое мне, но только бы дальше отопасного края пропасти, когда волшебное безумие охватывает нас, накрывает сголовами, как ревущей океанской волной…

– Это не та технология, – ответил я серьезно, –что пирамиды… Просто… совпадение букв. Это ведь идет из страны, где ничего незнают о нас, наших исканиях, мучениях, строительствах, находках и потерях… Чтоделать, в мире нашлась всего лишь одна-единственная страна, где жители,предоставленные сами себе, не скованные никакими нравственными путами, сказалиясно и честно… да-да, честно, что не хотят строить величественные пирамиды, накоторые потом будут с восторгом смотреть десять тысяч лет восхищенныепотомки!.. Они сказали, что сами хотят жить в свое удовольствие. А своиудовольствия эти простые люди понимали в меру своего убогого развития. Потомувместо пирамид и прочих чудес света они возделывали свои огороды. Вместодуховных исканий предпочли гораздо более простые, но понятные им плотские утехии сделали их доступными, сняв все ограничения, как церковные, так и светские.Эти люди создали компы, которые у нас на столах, написали большинство программ,которые мы… гм… лямзим. Я признаю мощь и высокую мудрость Корана, понимаювысшую справедливость ваххабитов, талибов, фундаменталистов… но я слишком вросв западную цивилизацию, чтобы обойтись без ее гаденьких, но таких сладкихценностей. Потому я, человек Интернета, все-таки иду от цивилизации Запада…

Она переспросила с интересом:

– От? Что так?

– Это значит, – ответил я, – сегодня я весь… почтивесь в Западе, как муха в патоке. Можно остаться и глотать, глотать, глотатьэту приторную сладость, что лезет уже в уши.

Ее голос был саркастическим:

– Но ты, конечно же, не останешься?

– Я родился в этом мире, – повторил я. – Дажесейчас все еще в нем… Но это не значит, что я от него ликую. И что я в немостанусь.

– Ого! А что сделаешь? Уйдешь в другой мир?

– Изменю этот, – ответил я.

Она смотрела с улыбкой. Только ребенок может такое брякнуть.Но что мне делать, если в этом мире для нас нет места вдвоем?

Я снова ощутил, что в какие бы высокие дебри нистарался влезть, все равно все дороги мира ведут к Веронике, и над чем бы ниломал мозги, даже сквозь нашу байму просвечивает ее едва уловимый, почтипризрачный облик, затем очень медленно наливается красками, плотью, и вот уже яни о чем другом не думаю, сердце колотится, как будто я пробежал стокилометров, в ушах шум, голоса, а душа задыхается от нежности, сладкой боли инеясного томления… хотя вроде бы, что тут еще неясного!.. а в глазах щиплет,вот-вот брызнут слезы… Это у меня-то, который не плакал даже после того, кактупой конь на практике в селе лягнул в помидоры обоими копытами.

Мы бродили по Царицыну, стараясь не соприкасаться дажеруками. Иногда приходилось подниматься на руины, сокращая путь, Вероника делалавид, что не замечает моей протянутой руки.

Но силовое поле вокруг нас насыщалось энергией звездныхсистем помимо нашей воли. Я уже видел искорки на энергетической пленке,она все ближе, и мы друг к другу все ближе, голоса наши звучат все глуше, мыстараемся смотреть в разные стороны, торопливо говорим всякие глупости,банальности, голоса наши дрожат, срываются, мы уже сами не понимаем своих слов,потому что в ушах нарастает победный рев Зова Космоса…

Потом мы долго держали друг друга в руках. У Вероникина ресницах дрожали слезы. Сквозь листву пробился луч, прозрачные капелькивспыхнули как жемчужинки, осветили ее похудевшее лицо.

Царицыно размером с иное европейское государство, мызабрались в такие дебри, что я уже забеспокоился, найдем ли дорогу обратно самиили же придется расспрашивать таких же лохов…

Вероника поглядывала на небо чаще, чем я, сказала пораженно:

– Смотри, какая там туча!

Западная часть неба была угольно-черной. В недрах этогоКузбасса вспыхивали слабые огоньки, словно на заре электрификации. Угольныймассив разрастался, словно все больше разведывали недра, а бледные молнииначали обретать нехорошую красноватость.

Грянул гром. Сразу громкий, грохочущий, без всякихпредупреждений дальним ворчанием: мол, иду, разбегайтесь, куры. Вероникавзвизгнула, присела от страха, тут же засмеялась еще звонче, ухватила меня заруку и потащила.

– Не туда! – крикнул я. – Вот дорожка!

– Здесь прямее, – прокричала она.

Над головой раскололось небо, глыбы с грохотом рушились наземлю. Молнии засверкали разом, я видел, как по дальним деревьям прошел ветер…нет, уже не ветер, это обрушился ливень. Верхушки нагнулись разом, словно зеленаятрава.

Вероника дернула меня в сторону. Там простирал ветви могучийдуб. Я сразу убедился, что это дуб, под ногами захрустели желуди. Мыуспели добежать в самый миг, когда ливень обрушился сразу со всей мощью.

Мне казалось, что нас накрыло исполинским стекляннымстаканом. Там, по ту сторону прозрачных стен, серая грохочущая стена ливня,дождь как из водопада, а мы здесь под ветвями дуба, крыша в несколько слоев, нопотом холодная капля упала за шиворот, я отодвинулся, другая упала на плечо,затем еще и еще, уже чаще…

– Бр-р-р-р, – сказала Вероника.

Я обнял ее сзади, вжал в себя, такого же озябшего,обхватил, холод между нами начал испаряться. Ее плечи зябко передернулись,потом она прижалась ко мне и затихла.

И снова мы в своем сладком безумном мире… И сновараскаленные докрасна галактики сшибаются с другими звездными скоплениями,вспыхивают сверхновые, а потом накалилась и взорвалась вся Вселенная.

Мы крепко держали друг друга, став одним целым, какгинандроморф. А в том мире, в который мы вернулись, быстро светлеет,словно мы вместе с дубом выезжаем из туннеля. Стена кипящей воды, что рушится снеба, быстро уходит. Всю землю захватили невесть откуда взявшиеся мутные лужи скоричнево-серой водой, на волнах колыхается сор, старые листья, щепки, даже окуркии бумажки от мороженого.

Глаза Вероники блестели. Волосы намокли, прилипли, тожеблестели. Блузка стала совсем прозрачной, а озябшая небольшая грудь торчалавызывающе и жалобно разом.