Начинаются жаркие дни, поливочные машины попадаются часто,то и дело уборочные машины, ремонтные рабочие, им успеть бы поскорее выкопатьяму, добраться до поврежденной трубы, отремонтировать и снова закопать,заасфальтировать, чтобы и следа не осталось. Попадались и просто засыпающиевыбоины в асфальте, трещины.

Все для меня, человека, в то время как равнодушной природедо меня, такого замечательного, нет дела. Ей все равно, если меня собьет машинаили прибьет подгнившим деревом. Зато вроде бы бесчеловечный, равнодушный,обезличивающий, гнетущий и т.д. и пр. город сразу среагирует: приедут машины,начнут спасать, тащить, что-то делать…

Потому я и люблю город, потому что он – для меня. Каквот ноутбук, автомобиль, стереосистема, кондишен…

Вероника поглядывала в окно, но замечает, как я понял подвижению ее глаз, по-прежнему только зеленую травку, деревья, облака, уродливыекамни, а когда шоссе пошло вверх и оттуда увидели блеснувший вдали золотойкупол церкви, Вероника встрепенулась и впилась в него взглядом.

Как же, подумал я с нежностью, это ж девятнадцатый иликакой-нибудь еще там прошлый век. Тем эта церковь и примечательна. Не тем, чтохороша, а что старая.

Говорят, что, несмотря на то, что уже несколько миллионовлет женщина живет рядом с человеком, в ее поведении и образе жизни остается ещемного загадочного и непонятного. К примеру, Вероника восторгается этимЦарицыном который раз, хотя для меня смотреть одно и то же – что смеятьсянад старым анекдотом.

Дорогу впереди перегородил тяжеловесный каменный мост,красный, яркий, непривычный. Сразу за ним на зеленом просторе ровнаяподстриженная трава и неухоженные хулиганские деревья – мост смотритсяпразднично, а у меня в груди, несмотря на горечь, все равно светло и сладкийщем…

Невеселое лицо Вероники постепенно озарялось внутреннимсветом.

– Как здесь… – сказала она. Запнулась, подбирая слова,пояснила беспомощно: – Когда я здесь, с меня как будто сваливается весьгруз забот!

Знаю, подумал я. Не дурак, потому и стараюсь тебя затащитьсюда. Капля твоей радости – для меня море счастья.

Мы вышли, Серебряночка пискнула, сообщая, что сигнализациявключена, никаким гадам не даст вломиться, а если и вломятся, то ни в жисть незаведут мотор, так что гуляй, обо мне не беспокойся.

Трава здесь густая, нестриженая. Царицыно запущено, старыездания постепенно разрушаются, а тропинка, по которой мы двинулись в глубьусадьбы, едва угадывалась в буйной траве. Царицыно превращается в ацтекскийгород, поглощаемый сельвой, и, похоже, пройдут века, прежде чем его зановоотыщет какой-нибудь Маугли…

Я увидел в зелени блеснувший осколок стекла, шагнул.Вероника остановилась, смотрела с недоумением. А я поднял это донышко отразбитой бутылки, убивал бы этих гадов, пришлось отнести в сторону от тропки,там перевернул острием вниз и старательно втоптал, вбил каблуком в землю.

– Что случилось? – спросила Вероника.

– Да что делать, мусорного ящика нет… А какая-нибудьсобака порежет лапы.

Она сказала удивленно:

– Но у тебя же нет собаки!

– Нет, – ответил я. – Все некогда завести…

– Да просто выйти на Птичий рынок!

– Да нет, я ж до поздней ночи на работе. А с псинкойнадо гулять… Не знаю, как отец насчет таких гуляний.

Мне показалось, что в ее глазах недоумение и какой-товопрос, но потом зашел разговор о ее квартире, и она оживилась, с восторгомначала рассказывать, как недавно купила первую в своей жизни стиральную машину,как загрузила белье и сидела больше часа на табуреточке, смотрела в иллюминатор.Господи, сама стирает! Какая умненькая! Ты ей только скажи, что кладешь: шелк,ситец или детали от автомобильного мотора, а она сама подогреет воду до нужнойтемпературы, сама тщательно и бережно вымоет, вычистит.

Расхохоталась, когда рассказывала, как ежедневно ругается сосой, что постоянно летает в форточку и ворует сладкое. Да не просто ворует, аеще и сердито так на нее жужжит, чтобы не трогала ее варенье! Мол, она перваянашла.

Я жадно смотрел на ее прекрасное бледное лицо. На щекахпроступил слабый румянец, глаза блестят, полные губы полураскрыты, за нимичасто поблескивают ровные белые, как жемчужины, зубы…

Неожиданно для меня из моей груди вырвался хриплый вопль:

– Вероника!.. Если женщина красива, умна и образованна, тоэто уже патология и не для нормальных мужчин. Но я сам ненормальный!..И мне эти нынешние нормы по фигу. Я люблю тебя, Вероника! Хоть тыкрасивая и даже умная…

Она покачала головой, слабо улыбнулась. Краски покинули еелицо, а глаза стали печальными.

– Не надо, Андрий, – попросила она тихо. – Не надооб этом…

– Но что нам делать?

– Ничего.

– Ничего?

– Да, – прошептала она. – Может быть, этосумасшествие вскоре нас покинет. Не сегодня, но… со временем. Остынем,образумимся.

Я сказал горько:

– Образумимся? Станем как все? «Как лучше»?

Она не ответила, пошла медленно к этим древним руинам изкрасного кирпича. Говорят, вместо цемента использовали творог и куриные яйца.Желтки. Тоже повод для восторгов, хотя для меня лишь признак отсталоститехнологии…

Я тащился сзади, старался настроить себя на ироническийтон, но Вероника идет впереди, как ангел, указывающий дорогу из царства тьмы, ия никак не мог заставить душу морщить нос, кривиться, поплевывать в стороны свысоты человека грядущего века.

Совсем редко я замечал вдали таких же туристов, чторассматривали эти нагромождения камней, фотографировали.

Все эти люди, мелькнула острая мысль, – гусеницы.Которые так и не становятся бабочками. А вот мы, баймеры, наконец-тодозрели до той кондиции, когда свершается качественный переход. Мы – уженастоящие люди! Имаго. А те, которые не принимают баймоиндустрии, –это еще долюди, дочеловеки, субимаго, гусеницы.

Мои губы сами по себе изгибались в насмешливой улыбке.Старинные дворцы, герцоги, графья… Да любой король отдал бы год жизни за денекв моей двухкомнатной типовухе на моем гребаном семнадцатом этаже под самойкрышей!.. Ни одному королю никакая власть и никакие маги не сумеют подать вразгар зимы на стол яблок или груш, уж молчу про такие нежные вещи, какклубника или черешня! Я мне стоит лишь протянуть руку к холодильнику.

Я могу протянуть руку… а то даже не протягивать, а лишьщелкну пультиком, и телевизор включится. Ни один древний король не был всостоянии посмотреть на свое королевство с высоты птичьего полета, повидатьразные страны света, а мне достаточно лишь попереключать каналы. А такуюкурицу, как я жарю в микроволновке, ни один повар не приготовит на их грубыхжаровнях!