– Дело не в миллионах, – возразил Сергей. – Он исейчас еще может подойти к красотке на улице или в магазине, наговорить ейсорок бочек арестантов, она развесит уши и сама не заметит, как доверчивоположит ему ноги на плечи!.. Не думаю, что Вероника встречает его сраспростертыми ногами лишь потому, что у него миллионы.

Я пробормотал:

– А при чем здесь Вероника?

– Да ладно тебе, – бросил он. – Я ведь ужезаметил, что ты к ней неровно дышишь. Вчера заметил я, завтра заметят другие.Хуже, когда заметит Козаровский…

– А ему что?

– Да так, – ответил он неопределенно. –Козаровский из всего извлекает выгоду.

Он похлопал меня по плечу, пальцы как у киборга, ушел кобщему веселью. Настроение у меня упало. Даже охлажденное пиво, в самом делевысшей марки, показалось горьким.

Конон прохаживался вокруг дуба с кем-либо из гостей, иногдаудалялся с ними к особняку или даже ненадолго исчезал в нем, но держалсянараспашку, демонстративно веселый, раскованный, с бутылкой пива в руке. Помню,как-то он объяснял: для улучшения пищеварения пью пиво, при отсутствииаппетита – белое вино, при низком давлении – красное, приповышенном – коньяк, при ангине – водку. Тогда еще Сергей спросил с наивнойехидцей, в каких случаях шеф пьет воду, но Конон, подумав, ответил, что такойболезни у него еще не было.

На обратном пути проходил мимо, Сергей сказал почтительно:

– Илья Юрьевич! Тут народ интересуется… Выборы подходят, такза кого нам голосовать: за большевиков аль, напротив, – за коммунистов?

Конон огрызнулся с неожиданной злостью:

– За кого, за кого… Большевики давно тю-тю, у нынешнихкоммунистов собрались те честные да наивные, которые хотят, чтобы воры былинаказаны, зато к дерьмократам прибились все подлые да практичные, что понимают:воровали все. Кто миллионы долларов, кто миллиарды, остальные – покопеечке, уклоняясь от уплаты налогов. Или способствовали им, покупая учелноков, на рынке. Арестовывать олигархов и вытряхивать из них украденныемиллиарды – справедливо, но где остановиться? Если по-честному, то надоидти до конца. А то получается не совсем справедливо: арестовать того, ктоукрал миллион, но не трогать укравшего девятьсот тысяч… Так что сердце мое скоммунистами, но голосовать, увы, буду за дерьмократов.

Сергей поддакнул:

– Да, мне тоже знакомо это противоречие между умом исердцем. Когда делаешь контрольный выстрел, иной раз посмотришь в ясные детскиеглазки…

Антон бухнул:

– Я не смотрю.

– И не промахиваешься?

– А я боковым зрением.

Я смотрел на них по очереди, у обоих морды каменные. Непоймешь, шутят или говорят всерьез. У них тоже свой юмор, как у нас, людейИнтернета.

Сергей отшвырнул пустую бутылку пива, взял полную, жестянаякрышечка слетела от небрежного движения ногтем.

– А ты, баймер? – спросил он.

– Что я? – поинтересовался я.

– За кого голосовать будешь?

Конон перестал разговаривать с Антоном, повернул голову исмотрел на меня. Иван и Гриць тоже начали прислушиваться. Холодок пробежал покоже, тут же испарился.

– Коммунизм, – сказал я осторожно, но в то же времястарался, чтобы в моем голосе звучало недоумение, – большевизм,дерьмократизм, фашизм… а что это? Да не надо мне объяснять, не надо!.. Эточто-то значило для вас, даже что-то очень значило, но я при чем? Из-за того,что вы дрались с Наполеоном под Бородино, я не стану ненавидеть французов!..И даже за то, что они Москву спалили, гады, конечно…

– Но ведь гады? – спросил Сергей.

– Гады, гады… Победители всегда навязывают свои взглядыпобежденным, а заодно и гражданам своей страны. И стараются закрепить какможно на дольше!.. А детки победителей стараются удержать нахапанное ихпапанями, не важно, что нахапано: земли, идеология, преимущество во взглядах,чувство справедливого возмущения… И тоже долбят, долбят, долбят оправедности своей позиции, о единственной праведности, а сами ржут над нами,лохами…

Конон слушал внимательно, но на его каменном лице ничего неотражалось. Сергей сказал с интересом:

– Лохами? А что, похоже…

– Фигня все эти коммунизмы и фашизмы, – сказал язло. – Вот я, баймер третьего тысячелетия, торжественно объявляю: с этогодня и этого часа объявляется полная и безоговорочная амнистия всем взглядам,всем идеологиям, всем вкусам и желаниям. У нас, нынешнего поколения,хватит ума и воли, чтобы идти без вашего хомута, вашей упряжки и вашего кнута.Мы – разберемся сами. И если фашизм или коммунизм где-то сказал, чтодважды два равняется четырем, то мы не станем говорить, что равняетсястеариновой свече, как делаете вы из страха прослыть коммунистами, фашистамиили буддистами. Фигня! Нет коммунизма, фашизма, демократизма или какого-нибудьтам папизма. Есть наша жизнь, и мы для нее будем брать то, что нужно. Намневажно, что подобную деталь использовали в какой-то древней машине, а таразломалась. Архимедов винт не стал хуже от того, что с ним потонул «Титаник»,и не стало хуже из-за фашизма бесплатное школьное обучение, которое этисказочно ужасные фашисты ввели в своих странах!

А угрюмый Гриць добавил:

– А всякую шушеру, что начнет обвинять кого-то вкоммунистических, фашистских или прочих взглядах, – в рыло!..

Антон запротестовал:

– Ну, это уж чересчур. Не все из них – папенькины сынкипобедителей. Хватает и лохов, вроде нас… тебя то есть, что как попки повторяюткрасивые фразы. Они, эти лохи, могут быть вполне искренними.

– Тогда не принимать их в культурные ряды, – решилГриць и шумно высморкался на землю, поочередно зажимая ноздри большимипальцами. – Гнать их из сцивилизации!.. Обратно в пещеры. В каменныйвек борьбы идеологий… а что это: борьба идеологий?

– Что это было? – поправил Иван. – Да хрен егознает. Какое-то временное затмение в предыдущем столетии. Даже в двух, но длячеловечества это такой мелкий срок!.. В прошлом и людей ели.

– Правда? – заинтересовался Сергей. Он внимательноокинул долгим взглядом пухлую фигуру Нюрки, ее толстые сочные ляжки, розовыещеки. – Так, говоришь, ничего не будем отвергать из опыта прошлого?

– Ничего, – отрезал Иван сердито. – Да-да, ничегополезного, на что бы ты тут ни намекивал. Мы же с тобой культурные люди,говнюк!

– Ну вот, – сказал Сергей с укоризной. –Ругаетесь, а потом этими же руками будете за хлеб браться.

Конон вернулся к нашему столу через час, довольный, словнооблапошил кого-то на пару миллионов долларов. А может, и облапошил, егоподлинные дела и секреты знает разве что Козаровский.

По дороге спотыкался, смотрел в небо, глаза прищурились, каку китайца. Мы все заметили, как твердое лицо дрогнуло в непривычно умильнойулыбке.