– И что вы хотите?

Я чувствовал, как жалко звучит мой голос. И самказался себе мелким, жалким и подленьким, как персонаж гадкого фильма, когдамелкое ничтожество, прижатое к стене, поступается остатками принципов иначинает работать против своего шефа.

Козаровский бросил быстрый взгляд по сторонам.

– Это другой разговор, – сказал он негромко. – Тысейчас задал правильный вопрос.

Мне показалось, что я уже много раз слышал эти слова, какего, так и свои. Наверное, потому, что мелкими ничтожествами заполнен мир подзавязку, видишь и слышишь только их, объявленных самыми правильными, а ихгаденькую мораль – общечеловеческими ценностями.

Козаровский оглядел меня с видом собственника, только что взубы не посмотрел и мускулы не пощупал, как на невольничьем рынке в Турции,прошелся по ступеньке, резко и картинно повернулся на каблуках. Серые глазаубийцы уставились в меня в упор.

– Не поверишь, – сказал он, – но моя главнаязабота – безопасность шефа. Дело в том, что все мои сбережения… тожевложены в его дело. Растут доходы шефа – растут и мои. Так что я хочу,чтобы неприятности шефа миновали…

Я обратился в слух. И хотя понятно, что этот гадтеперь подцепил меня на крючок и не отпустит, все мое существо взмолилось,чтобы он не выдавал меня… нас, Конону, чтобы смолчал, я все сделаю, что онвозжелает, только бы не выдал нас…

– Я тоже… хочу, – прошептал я.

Он кивнул. Глаза его не оставляли мое лицо, следили за моимилицевыми мускулами.

– Значит, – проговорил он медленно, – мыдоговоримся. Я ничего не скажу о том, что я видел. А ты будешь мнекое-что сообщать. О шефе… и так, вообще. Из того, что я не знаю… возможно.Хотя, мне кажется, я знаю все, но… пусть это будет проверкой и для тебя. Это,как ты понимаешь, не во вред шефу… Сам знаешь, он бывает слишком беспечен. Непонял? Человек с таким весом и такими деньгами – лакомая добыча. Если онвдруг умрет, то на бирже тут же изменится курс кое-каких акций. Я даже незнаю, повысятся или упадут – я не финансист, но что изменится –точно. А я, скажу честно, не хотел бы никаких изменений. Мне –хорошо, понял?

Я тупо кивнул.

– Вроде бы…

– Так вот, я хочу заранее знать, куда шеф собирается, с кембудет общаться. Понял? Чтобы незаметно для него… он гордый, сам знаешь, ибеспечный… чтобы незаметно организовать охрану. Если понадобится, конечно.У нас четверо лбов скулят без работы! Все ищут, кому бы в морду дать.

Я кивнул, постарался как можно незаметнее выпустить изгруди воздух. Насчет четверых лбов он прав, пока эти боты стреляют в себеподобных только на экранах мониторов. Ничего опасного Козаровский не требует. Этов самом деле наша обязанность: защитить человека, который дает нам работу… дане просто работу, а возможность заняться любимым делом. Ведь Козаровскому тоженравится то, что он делает. Он чувствует себя, наверное, Бэтменом илиСуперменом, что тайно охраняет мир и покой не только шефа, но и его семьи, егоприближенных, всего конгломерата его владений и интересов…

– Хорошо, – сказал я. – Но только, предупреждаю, язнаю не так уж и много. Только то, что касается баймы. А шеф в нее невлазит.

– Ничего, – ободрил он, – я просто хочу, чтобы иэтот крохотный уголок его жизни был для меня прозрачен. Только тогда я смогуобеспечить полноценную охрану. Все понял?

– Понял, – сказал я торопливо. – Все понял…

У меня чуть не сорвалось с языка что-то угодливое, типа«шеф», «босс» или «хозяин». Похоже, Козаровский все понял, но добивать илитоптать меня не стал, инстинктивно ощутил, что топтать можно подобного себе, атакие вот, как я, могут пойти вразнос, и тогда гори все синим огнем…

Еще весной в «Князе Кие» разразилась война. Уже не междуполянами и древлянами, а между красными и белыми. Несколько сценариев мы отдалипод перипетии войны, наконец конница Махно с боями взяла Перекоп, захватилаКрым, а остатки белогвардейцев бежали на турецких кораблях. На Дальнем Востокеиз миссии в миссию «по долинам и по взгорьям шла дивизия вперед», японцы спешноотступали. На этом закончилась Гражданская, начался период спешнойиндустриализации. Весь мир говорил о мире, но торопливо готовился к войне, иесли наше княжество, теперь именуемое Советским Союзом, что разлеглось нашестой части земного шара, не поторопится, то ему хана. Соседи сожрут, какедва-едва не сожрали и сто лет тому, и пятьсот, и тысячу…

К началу лета наша разросшаяся байма включала тритысячи апгрейдов, реальную карту мира на сегодняшний день и реальные страны.

Конон присматривался, удивлялся, что мы всобачили в баймутакие элементы, которые пока никто… Впрочем, вполне возможно, что сейчаснесколько фирм делают втихаря то же самое, что и мы, а объявят об этом толькоближе к завершению, когда уже никто обскакать не успеет. Тогда начнетсяреклама, пойдут превью, скриншоты, трайлеры, хвастливые интервью разработчиков…

Я как-то намекнул, что хорошо бы учредить первуюмеждународную… или хотя бы отечественную – премию за баймы. Костомарпредложил давать премии по классам, а то немногочисленные разработчикиturn-based никогда премий не дождутся, а Конон откликнулся довольно живо.В смысле, пообещал выделять кругленькую сумму ежегодно, а все остальноечтобы делали мы.

Горецкий написал письмо ведущим разработчикам. Первымоткликнулся Пажитнов, создатель бессмертного тетриса, вторым прислал согласиеучаствовать в жюри один из лучших мировых игроков в Quake-3 Arena Johnathan«Fata­lity» Wendel, победитель Frag 4 в составе clan Kapitol. Я помнил егообъяснения по стратегии игры и применения оружия на картах tourney2, tourney3,tourney4, q3dm6, q3dm13, q3dm7, q3dm6 и q3dm17…

Чуть позже пришли ответы от суперзвезд мировойбаймоидустрии: Сида Мейера, Питера Мулинэ, Джона Кармака. Все поздравляли стем, что мы первыми додумались до учреждения премий и что теперь хорошо бы намудержать высокую планку.

Главное, все соглашались войти в жюри.

– Не перетрудятся, – сказала Нинельсаркастически. – Все мы знаем всех как облупленных! Они тем более знают.Так что не придется копаться в горах нового мусора, как вон Горецкому пришлось,когда сдуру согласился войти в жюри литконкурса.

– Лишь бы приехали, – сказал Аверьян иоблизнулся. – Да, это сумма даже для толстопузого Запада! Приедут. Надобудет заказать какие-нибудь медали, призы, дипломы…

Я работал каторжно. С Вероникой встречалисьурывками, я рассказал про Козаровского, мы поплакали вместе, чувствуя себяодинокими и потерянными, как малые щенки, в этом жестоком мире.

Но отказаться от встреч уже не могу, уже наркоман. Вероникееще хуже, ее мучает чувство вины, а я в горячечных грезах налетал на могучемконе и всякий раз рубил Козаровского, рубил наискось, рубил пополам, рубил начасти, бросал в пропасть, палил в него из пулемета в упор, разрывал конями надве половины, привязывал за ноги к наклоненным вершинам деревьев и отпускал…