состояли из батальонов фельдполиции. Войска специального назначения проходили тщательный отбор, и основную массу составляли Ваффен-СС, которые несли ощутимые потери на фронте и жестоко расправлялись с военнопленными. Преступления Ваффен-СС лучше документированы на Западном фронте (британская и французская армии в 1940 г., канадцы и американцы в 1944). Постоянно шел взаимообмен личным составом между Ваффен-СС, айнзацгруппами и лагерной охраной, что приводило к эскалации жестокости (Stein, 1966: 76–78, 258–264; Sydnor, 1977: 106–117, 313–342). Насилие стало для них рутинной практикой.

В конце лета 1941 г. нацистскому руководству понадобилось такое количество карателей, что уже невозможно было проводить индивидуальный, поименный отбор. Нужны были надежные люди, отобранные коллективно. В дело пошли части Ваффен-СС и резервные полицейские батальоны. И те и другие были порождением нацистского государства, они уничтожали мирное население Польши, имели в своем составе непропорционально большое количество членов НСДАП. Это были непростые немцы. Связанные иерархией, сплоченные взаимной порукой, они были предназначены для исполнения особой миссии. Антисемитизм на бытовом уровне трансформировался в ненависть, в дегуманизацию противника. Это позволяло перешагнуть через моральные запреты и убивать безоружных людей. Одни убивали с воодушевлением, другие с неохотой, повинуясь идеологии, но мало кто мог убивать, не испытывая физической гадливости и угрызений совести. Побороть это состояние помогал алкоголь.

Мотивация могла быть разной, а итог один: 50 тысяч немцев уничтожили один миллион человек. Вскоре нацистская элита начала сомневаться, что дело будет доведено до конца. Психиатр одной айнзацгруппы констатировал, что 20 % личного состава страдало «психическими расстройствами», часть из-за «физического отвращения», часть из-за «внутреннего морального конфликта». Офицер свидетельствует:

После первой серии расстрелов некоторые участники, прежде всего офицеры, не смогли оправдать возложенные на них ожидания. Многие начали глушить себя алкоголем, многие перенесли нервные срывы и психологические травмы. У нас были самоубийства, были и случаи, когда исполнители полностью теряли рассудок и открывали беспорядочную стрельбу в кого попало. Когда об этом было доложено рейхсфюреру, Гиммлер издал приказ, в котором говорилось, что любой служащий, не выдерживающий психологического стресса, должен сообщить об этом вышестоящему начальнику. Таких людей следует освобождать от их текущих обязанностей и отправлять в тыл, где они получат новое назначение. Насколько я помню, у Гиммлера недалеко от Берлина был даже профилакторий для излечения и реабилитации морально сломленных… Я считаю, что. это было провокацией… в конце концов, разве может офицер или член СС показать себя с такой стороны? Любой офицер, признавшийся, что он не способен справляться с такими задачами, тут же бы лишился погон (Klee et al., 1991: 81–82, 111).

Гиммлер был обеспокоен и решил найти такой способ уничтожения, который не травмировал бы морально немецкую армию. Массовые расстрелы были прекращены. Их заменили газовые камеры и лагеря смерти. Поэтому Гольдхаген явно преувеличивает, когда говорит, что обычные немцы из айнзацгрупп убивали, потому что были изуверами и антисемитами. Они убивали по разным причинам и под сильным давлением социальной среды, часто ценою разрушенной психики. И евреев, и уголовников расстреливали одни и те же люди.

ПУТЬ К КАРЬЕРЕ № 6: ВЕРМАХТ

На совести вермахта, вероятнее всего, наибольшее число жизней. Обычные немцы в военной форме уничтожили не менее миллиона мирных граждан. Убийства не были рутинной практикой, поэтому можно было установить лишь немногих виновных. Сейчас немецкие историки подчеркивают особую роль армии в геноциде, родовую связь между вермахтом и нацизмом (Gerlach, 1999; Heer, 1997). В своей работе «Фашисты» я показал, как сильно повлиял нацизм на военно-бюрократический класс Германии. Как и в современных войнах, солдаты чрезвычайно восприимчивы к созданному расово-национальному стереотипу противника. Это легко проследить по письмам, которые в 1939 г. отправляли домой немецкие солдаты. Поляков и евреев они называли «недочеловеками». «Польские собаки» ведут себя не «по-европейски» и даже не «по-человечески». Евреев называли «врагами». Обычно это не приводило к убийствам, потому что считалось, что солдаты были не вправе потакать своим фобиям, да и командование наказывало за совершенные зверства (Rossino, 1997). В 1939 г. это было схоже с отношением к противнику и кодексом поведения американских солдат на Тихоокеанском театре (Dower, 1986). Многие офицеры старой военной школы не скрывали своего раздражения действиями айнзацгрупп в Польше отчасти и потому, что польская армия была молниеносно разгромлена и военной надобности в карательных операциях не было.

К 1941 г. Гитлер провел чистку немецкого генералитета и заявил, что полевые суды будут отныне работать по законам военного времени. Пробил час нацистов. В первые месяцы войны с Россией армия роптала и выражала несогласие. Полковник контрразведки записал в декабре 1941 г.: «В доверительных беседах с офицерами меня часто спрашивали, почему ведутся расстрелы евреев без моего ведома и согласия. У меня сложилось впечатление, что расстрелы евреев, военнопленных и комиссаров почти единодушно отвергались всем офицерским корпусом» (Hoffman, 1988:132). Впрочем, самые щепетильные офицеры нашли соломоново решение этой проблемы: вместо того, чтобы защитить русских пленных или самим с ними покончить, их передавали в руки СС. Некоторые отказывались делать и это, но Верховное командование быстро навело порядок в этом вопросе и обеспечило «взаимопонимание», — сообщается в одном из докладов айнзацгрупп (Arad, 1989: 211–212, 218–220). Немецкий генерал Рейхенау был вынужден напомнить офицерам, что они ведут войну против «жидобольшевистского режима», угрожающего Германии. Солдат должен осознать «необходимость жестких ответных мер в борьбе с еврейскими выродками». Партизанские «восстания провоцируются тоже евреями». Генерал Эрих фон Манштейн утверждал, что евреи поддерживают связь между партизанами и Красной армией. Когда генералы вермахта все же отказывались расстреливать русских военнопленных, вспыхивали ожесточенные споры. Генерал Герман Рейнеке настаивал на том, что война идет не между армиями и государствами, а между идеологиями национал-социализма и большевизма, и это война не на жизнь, а на смерть. К советским военнопленным стали относиться совсем иначе, чем к их товарищам по несчастью на Западном фронте: «большевистскую заразу» нужно было «уничтожить полностью». Полковник Лахузен (ненацист) выдвигал контраргументы: массовые расстрелы на глазах у солдат подрывают их моральный дух и озлобляют русских, которые вместо того, чтобы сдаться в плен, будут биться до конца. Адмирал Канарис посоветовал полковнику не заниматься морализаторством. Лахузен проиграл в споре (Trials of the War Criminals, 1946: VIII, “Affidavit of Lahousen”).

Гитлер продолжал отправлять в отставку непокорных генералов, и пришел час, когда вермахт признал, что война с таким упорным и беспощадным врагом, как русские, — это война на уничтожение. Омер Бартов (Bartov, 1985, 1991) пишет, что нацификация офицеров и рядовых возрастала на протяжении всей войны, по мере того как росли потери и снижался призывной возраст. В 1944 г. 29 % фронтовых офицеров были членами НСДАП