трофей 63 винтовки). Он был награжден хорватскими фашистами (как и многие другие). В 1942 г. он получил короткий отпуск, чтобы завершить докторскую диссертацию «Пангерманский национализм в XIX столетии». В диссертации он пишет: «В нынешней великой борьбе рейха с неевропейским миром, в нерушимом союзе со всеми странами Европы под руководством рейха мы сможем справиться с угрозой… идущей с Востока. Создание рейха — это историческая миссия Германии… Европа пала благодаря Германии, благодаря Германии она должна возродиться» (Ashman & Wagman, 1988: гл. 4). Курт Вальдхайм, вероятно, был нацистским идеалистом, до того не причастным к насилию. Сочетание идеалистического нацизма и военной тактики показательных репрессий разрушило моральные устои многих молодых офицеров его поколения.

Это не принесло им счастья. Австрийские солдаты в Югославии по вечерам в одиночестве ворошили в памяти картины массового расстрела, замыкались в себе, у них развивался «психологический блок». В Греции после расстрела в деревне Комено солдаты хранили угрюмое молчание. «Большинство моих товарищей были в глубокой депрессии. Почти никто не был согласен с этой акцией». Некоторые протестовали после экзекуции. Унтер-офицер выкрикнул в лицо своему командиру, ревностному нацисту: «Герр оберлейтенант! Запомните, я в последний раз участвую в этом деле. Это было свинство, это не имеет ничего общего с войной». Еще один лейтенант тут же заявил, что «его тошнит… что такая акция недостойна немецкого солдата». Возмущение стихло только тогда, когда командир призвал их к порядку, угрожая наказаниями, если они не будут вести себя «с должной суровостью». Командир вермахта на острове Корфу Эмиль Иегер твердо решил не допустить депортации евреев с острова. С ним никто не посчитался, и высылку евреев вместо него провели флотские офицеры. У солдат оставался последний, крайний выход — дезертирство. «Но у нас на это не хватило мужества. У нас не было ни одного дезертира». И редко кого наказывали даже за самые бесчеловечные преступления (Mazower, 1993: 195–200, 211–215, 253–254). Вермахт был лучшей армией в мире, они стойко сражались до самого конца. И этот великолепный боевой военный механизм нацисты превратили в кровавую мясорубку для мирного населения.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ К ГЛАВАМ 8 И 9

В моей выборке большинство самых кровавых преступников были убежденными нацистами. Треть совершала акты насилия в довоенные времена, карьерный путь большинства прошел через эскалацию насилия вплоть до массового геноцида. Призывники-новобранцы составили лишь 10 % среди совершивших преступления; в исследуемой группе было много этнических немцев с иностранных территорий, оккупированных Германией. В среднем каждый из попавших в выборку отслужил четыре года в трех разных карательно-репрессивных органах, связанных с геноцидом. Практически все оказавшиеся в геноцидных формированиях не знали, что от них потребуют проводить массовые убийства, но к 1942 г. геноцид стал их профессиональной карьерой.

В подавляющем большинстве это были мужчины из всех социальных групп. Главной источником нацистского рекрутирования и его социальной опорой были немцы с утраченных территорий или приграничных угрожаемых районов; экономические секторы, тяготеющие к нацизму; представители определенных профессий (медицина, образование, право, военные и полиция), для которых нацистская идеология была созвучна их националистическим или протонацистским устремлениям. Принятая корреляция между нацизмом и протестантизмом в нашем случае оказалась зеркально обратной. Среди военных преступников были избыточно представлены католики. Возможно, это произошло в результате качественного перехода от вынужденного защищаться kleindeutsch-национализму к расово ориентированному, экспансионистскому grossdeutsch-национализму, воплотившемуся в нацизме. Таким образом, главными исполнителями геноцида, попавшими в мою выборку, были идейно мотивированные, убежденные нацисты.

Эскалация насилия становилась рутинной работой. Нацистская пропаганда демонизировала и дегуманизировала противника, присвоила себе и извратила патриотизм военного времени, опираясь на милитаризм и принцип непогрешимости вождя. Нацизм создал защитные механизмы для борьбы с естественным физическим отвращением и чувством вины. Исполнители подчиняли себя идеологемам «народ», «фюрер», «наука», «будущее». Это помогло кабинетным убийцам разработать технически совершенную систему геноцида и не чувствовать мелких уколов совести от сознания собственной опосредованной причастности к массовым убийствам. Интеллектуальные палачи прятались под дымовой завесой этики и идеализма. Реальные убийцы могли хоть как-то преодолеть отвращение к своему ремеслу, лишь поднявшись на более высокий уровень научной, элитарной морали. Менее образованные воспринимали идеологию на личностном уровне, обрушивая свой гнев на жертву: евреи и славяне — враги, развязавшие войну, а значит, у нас есть право на самооборону. Идеология также легитимировала вспышки агрессии, свойственные молодым мужчинам, беженцам и людям с психосоматическими отклонениями. Они кажутся нам чудовищами, но многие искренне верили в справедливость геноцида. Личная ответственность растворялась в коллективной. На уровне всего нацистского движения это была вера в «принцип вождя», на фронте — исполнение преступного приказа, в медицинской профессии — вера в научную истину и уважение статуса коллеги, в системе полиции — поддержание порядка. Это были классические, чаще профессиональные сообщества, где отношения выстраивались по иерархическому и коллегиальному принципу.

Разумеется, ни предшествующий кровавый опыт, ни Идеологическая индоктринация не могут служить единственными характеристиками военных преступников как фокус-группы исследования. Я не могу считать свою выборку репрезентативной. Несмотря на достаточно широкий охват, в ней представлено менее 10 % всех военных преступников. При этом избыточно представлены массовые уничтожения вдали от линии фронта и фанатичные убийцы, что отодвигает в тень обычных и даже случайных исполнителей. Истинные нацисты жили и действовали в окружении вполне обычных людей. Военные преступления вермахта — это, во-первых, мстительная реакция на сопротивление оккупированного населения, неизбежная, когда озлобленные и паникующие карательные войска ведут яростную войну на истребление противника. Во-вторых, нацистское Верховное командование выдало им лицензию на убийство, развязав руки и деморализованным, и дисциплинированным карателям.

Среди управленцев и исполнителей нижнего звена на транспорте и других ведомств, занятых перевозкой жертв, мы неизбежно находим немцев, ранее никак не связанных с нацизмом и насилием, но с сознанием, деформированным разного рода предрассудками, заблуждениями, моральными отклонениями, что было в ту эпоху уделом всего немецкого народа. Эти немцы обеспечивали перевозку жертв, стараясь лишний раз об этом не думать, заботились о своих маленьких житейских делах, им было наплевать и на славян, и на евреев — обычное проявление обычной моральной слабости, столь свойственной людям. Скорее всего, никакое исследование не сможет объять необъятное — изучить нацистский геноцид во всех его проявлениях и сделать окончательные выводы. Очевидно лишь одно — если говорить об отдельных людях, то среди военных преступников мы неизбежно находим самых обычных немцев.

Конечно, геноцид осуществили не разобщенные индивидуумы. Фанатичные нацисты, обычные нацисты, обычные полицейские, обычные немцы и так далее сплотились ради общего дела. Фашизм стоял на двух китах — иерархическом подчинении и кровавой круговой поруке. Фашистский режим щедро вознаграждал тех, чьи карьеры были связаны с насилием.