Что это пытался поведать ей Данила? Ночного Дюка считалипогибшим, а он решил не объявляться, не открываться жене, потому что… потомучто подозревал, будто она заодно с его подлым убийцей? И, может быть,подстроила убийство так же бессердечно, хладнокровно, как незадолго до этого –бутафорскую дуэль на улице Карусели? Он не верил ей, не верил ей ни в чем с техсамых пор, как она впервые солгала ему во тьме петербургской спальни… давно,давно, жизнь назад!

Да что это, о чем она? Что́ все обиды перед тем, что онжив, он с ней, он стоит рядом! Он жив?!

Облегчение было так бесконечно велико, что слезы хлынули изглаз. Мария обернулась, слепо протянула руки, не видя куда, и чуть не закричалаот счастья, когда он схватил ее ладони и вдруг рывком притянул к себе, стиснулв объятиях так, что она едва не лишилась дыхания, – и наконец-то губы ихвстретились. После бесконечной, вечной разлуки.

Синие, серебряные, золотые цветы, сполохи, искры бились,мелькали в глазах Марии, сплетались спиралями, кружились счастливыми огненнымикаруселями, хороводы, стаи каких-то крошечных золотых птиц… нет, рыбок, как втом сне… и сердце ее вдруг перестало биться, когда она вспомнила свой сон – ито, что́ он означал.

«Что это, как вас ни встретишь, сударыня, вы непременнобеременны?» – зло бросил он однажды. И снова, и снова это случилось!

Ноги подогнулись, Мария выскользнула из рук Димитрия и,рухнув на колени, зашлась в таких отчаянных, безутешных рыданиях, что онкакое-то время оцепенело стоял над ней, совершенно потерянный, не зная, чтоделать, а потом опустился рядом, снова сомкнул вокруг Марии кольцо своих рук,пытаясь голосом, поцелуями, нежностью, безмерной любовью своею разбить ту стенуотчаяния, которую она вдруг воздвигла между ними.

Но слова его любви, за каждое из которых Мария еще недавноотдала бы десять лет жизни, сейчас чудились ей пустым звуком; она моталаголовой, она вырывалась, она ничего не хотела слышать. Зачем, если она сейчасопять потеряет его, потеряет навеки? Но больше она не будет молчать, больше небудет лгать. Лучше сказать сразу, пока она еще не привыкла к мысли, что он жив,к счастью его любви; лучше пусть уйдет сейчас – тогда, возможно, у нееостанется надежда выжить… или умереть. Но без него! Теперь уже навек без него!И, с трудом прорываясь сквозь слезы, она выкрикнула:

– Ах, почему вы медлили? Почему не сказались раньше?!

Он потянулся к ней, но Мария отшатнулась:

– Постойте! Вы должны узнать сразу! Я не знала, что вы живы.Я не ждала, я не…

Что толку нагромождать нелепые оправдания, когда он всеравно не поверит ни одному из них?

– Однажды я была на кладбище ночью. И там, возле вашеймогилы, ко мне подошел кто-то… я думала, может быть, ваш призрак или ангелнебесный. Он был со мной всю ночь. О Димитрий, если бы я знала, что вы живы! Стой ночи я беременна!

И, выкрикнув эти роковые слова, Мария смогла наконецвздохнуть свободно. И когда она заговорила вновь, голос ее был уже спокоен;только эхо былых слез дрожало в нем:

– Вы можете судить меня как хотите. Вы можете расстаться сомной сейчас или потом. Но я никогда и ни за что не расстанусь с этим ребенком.Я не знаю, кто его отец. Я зачала его… от мечты! От тоски по вас!

– Я знаю, кто его отец, – глухо проговорил Корф. – Тогда накладбище с вами был я.

– Хозяин! – ворвался в залу Данила. – С корабля дали сигнал,что шлюпка вышла! Мы зажигаем огонь на маяке!

И он осекся, увидев, что они так и стоят на коленях другпротив друга, не отводя напряженных взоров, торопливо шепча какие-то слова, какесли бы он не вбежал, не закричал во весь голос, а всего лишь чайка крикнулавдали.

Данила постоял, посмотрел на них, потом перекрестился ивышел на цыпочках.

– Но вы же говорили, у вас не может быть детей, –недоверчиво пробормотала Мария.

Корф сокрушенно покачал головой:

– В тот день я был вне себя от горя. Я любил вас с самогопервого мгновения, но так страдал… Я солгал. Простите меня! Всю нашу жизньизломал я!

– Мы вместе ее ломали, – со вздохом призналась Мария. –Господи! Ну почему я не открыла глаза там, в сторожке! Я боялась, что, еслипогляжу, вы просто исчезнете. Я ведь думала, это был ангел.

– Ну что ж, – улыбнулся Димитрий, притягивая ее к себе иосторожно целуя в теплый висок. – Если у нас родится дочь, придется назвать ееАнгелиной.

* * *

Забегая вперед, следует сказать, что так они и поступили.