Я не стал ему признаваться, что в тот момент уже и сам началв это верить. Я посмотрел на Грандеса и уловил в выражении его лица нечтотакое, что противоречило словам.

— Вы что-то мне не рассказали, — заметил я.

— По-моему, я рассказал вам более чемдостаточно, — ответил он.

— А чего вы мне не рассказали?

Грандес внимательно на меня посмотрел, а затем сдержанноусмехнулся.

— Сегодня утром вы сообщили, что в день смерти сеньораСемпере кто-то приходил в книжную лавку и свидетели слышали ссору. Выпредполагаете, будто эта особа хотела купить книгу, вашу книгу. После того какСемпере отказался ее продавать, возникла потасовка, и у букиниста случилсясердечный приступ. По вашим словами, книга практически уникальна, ееэкземпляров почти не осталось. Как она называлась?

— «Шаги с неба».

— Точно. Именно эту книгу, как вы подозреваете, укралив день смерти Семпере.

Я подтвердил. Инспектор взял папиросу и закурил. Сделав парузатяжек, он затушил ее.

— Вот в чем дилемма, Мартин. С одной стороны, я несомневаюсь, что вы наплели мне кучу небылиц. Вы сочинили их или потому, чтопринимаете меня за идиота, или — что, возможно, еще хуже — сами поверили в них,повторив столько раз. Улики указывают на вас, и проще всего мне было бы умытьруки и передать вас Маркосу и Кастело.

— Но…

— Но… Крошечное «но», незначительное, на такое «но» моиколлеги запросто не обратили бы внимания. Однако меня оно беспокоит, точносоринка, попавшая в глаз, и заставляет сомневаться. И хотя это противоречитопыту, накопленному мною за двадцать лет службы, но вдруг ваш рассказ, небудучи правдой, в то же время и не является ложью?

— Могу только добавить, что я рассказал все, что помню,инспектор. Хотите — верьте, хотите — нет. Даже я сам иногда перестаю верить. Нозапомнил я события именно так.

Грандес вскочил и принялся расхаживать вокруг стола.

— Сегодня днем, беседуя с Марией-Антонией Санаухой, илиИрене Сабино, в ее комнате в пансионе, я спрашивал ее о вас. Она ответила, чтовас не знает. Я пояснил, что вы живете в доме с башней, где они с Марласкойпровели несколько месяцев. И снова спросил, не припоминает ли она вас. Онаответила отрицательно. Чуть позже я упомянул, что вы приходили к фамильномусклепу Марласки и уверены, будто видели ее там. И в третий раз женщина заявила,что никогда вас не видела. Я ей поверил. И верил до тех пор, пока не заметил настоле книгу. Я уже уходил, когда женщина сказала, что озябла, и открыла шкаф,чтобы достать шерстяную шаль и набросить на плечи. Книга привлекла мое вниманиепотому, что была единственной в комнате. Воспользовавшись тем, что хозяйкаповернулась ко мне спиной, я открыл книгу и прочитал посвящение, написанное отруки на первой странице.

— «Сеньору Семпере, самому лучшему другу, какого моглабы пожелать себе книга, с благодарностью за то, что он распахнул передо мнойдвери мира и показал, как войти в них», — процитировал я по памяти.

— Подпись — «Давид Мартин», — закончил Грандес.

Инспектор задержался у окна и отвернулся от меня.

— Через полчаса за вами придут, а меня отстранят отдела, — сказал он. — Вы поступите на попечение сержанта Маркоса. И яуже ничего не смогу сделать. Вы в состоянии сообщить еще что-нибудь, чтопозволило бы мне спасти вашу шею?

— Нет.

— Тогда доставайте потешный револьвер, который выпрячете в пальто весь день, и, очень постаравшись не прострелить себе ногу,начинайте угрожать вышибить мне мозги, если я не отдам вам ключ от двери.

Я покосился на дверь.

— Взамен я прошу только сказать, где Кристина Сагниер,если она еще жива.

Я опустил голову, не в силах вымолвить ни слова.

— Вы ее убили?

Молчание тянулось бесконечно долго.

— Я не знаю.

Грандес подошел ко мне и протянул ключ.

— Сматывайтесь отсюда, Мартин.

Я взял ключ после минутного колебания.

— Не приближайтесь к главной лестнице. Если идти покоридору, в самом конце, слева, есть голубая дверца. Она открывается толькоизнутри и ведет на пожарную лестницу. Выход в переулок позади здания.

— Как мне вас благодарить?

— Начните с того, что не теряйте времени. В вашемраспоряжении тридцать минут, прежде чем все отделение пустится за вами впогоню. Не тратьте их даром, — сказал инспектор.

Схватив ключ, я ринулся к двери. У порога я на мигобернулся. Грандес сидел на столе и наблюдал за мной без всякого выражения.

— Эта брошь с ангелом, — сказал он, указывая намой лацкан.

— Да?

— Я видел ее на вашем лацкане с первого днязнакомства, — промолвил он.

20

Улицы Раваля превратились в тоннели, наполненные мраком,кое-где отмеченные точками мигающих фонарей, которым с трудом удавалось немногоразредить темноту. Выяснение, что представляют собой прачечные на улице Кадена,заняло у меня чуть больше получаса, подаренного инспектором Грандесом. Перваянапоминала пещеру под лестницей, лоснившейся от пара. Там трудились только детис фиолетовыми от краски руками и желтоватыми белками глаз. Вторая являласьсредоточием грязи и щелочной вони, так что трудно было вообразить, что в этомместе что-нибудь может стать чистым. Ею командовала дородная тетка. При видепары монет она стала весьма словоохотливой и тут же созналась, чтоМария-Антония Санауха работает в прачечной шесть дней в неделю.

— Что она теперь натворила? — поинтересоваласьматрона.

— Получила наследство. Скажите, где ее можно найти, и,возможно, вам что-нибудь перепадет.

Матрона захихикала, но ее глаза жадно заблестели.

— Насколько мне известно, она живет в пансионе«Санта-Лусия» на улице Маркиза де Барбера. Сколько она унаследовала?

Я бросил на прилавок несколько монет и вышел из этой грязнойдыры, не потрудившись ответить.

Пансион, где жила Ирене Сабино, ютился в угрюмом здании.Выглядел дом так, словно его сложили из выкопанных из могил костей и краденыхнадгробных плит. Стенки почтовых ящиков в привратницкой проржавели. Ни однойтаблички, сообщавшей об обитателях первого и второго этажа, не имелось. Натретьем обосновалась мастерская по ремонту и пошиву одежды с крикливымназванием «Средиземноморский текстиль». Четвертый, и последний, занимал пансион«Санта-Лусия». Лестница, ширины которой едва хватало на одного человека, тонулаво мраке, запах канализации сочился сквозь стены, разъедая краску не хужекислоты. Я поднялся на четыре пролета до наклонной лестничной площадки, кудавыходила только одна дверь. Я стукнул в дверь кулаком, и через некоторое времямне открыл высокий изможденный человек, словно явившийся из ночного кошмара ЭльГреко.