— Дом с башней… Я живу там почти десять лет, но в доменет ничего странного.

Женщина снова улыбнулась и, пристально посмотрев мне вглаза, наклонилась и поцеловала в щеку. Губы у нее были холодны, как у мертвой.Дыхание отдавало увядшими цветами.

— Скорее вы не посмотрели там, где следует, —прошептала она мне на ухо. — Скорее всего плененная душа — это ваша душа.

И тогда она развязала платок, замотанный вокруг горла, и яувидел большой уродливый шрам на шее. Теперь ее улыбка была злорадной, а глазагорели жестокостью и насмешкой.

— Скоро встанет солнце. Уходите, пока можете, —сказала Ведьма из Соморростро, поворачиваясь ко мне спиной и вновь устремиввзгляд на огонь.

Мальчик в черной одежде появился на пороге и протянул мнеруку, давая понять, что мое время истекло. Я встал и последовал за ним.Случайно повернув голову, я испугался, не узнав собственное отражение взеркале, которое висело на стене. В этом зеркале также была видна сгорбленнаяфигура старухи, одетой в лохмотья, сидевшей у очага. Ее мрачный, недобрый смехпровожал меня до порога.

17

Занимался рассвет, когда я вернулся в дом с башней. Замок надвери, выходившей на улицу, был взломан. Я толкнул дверь рукой и вошел ввестибюль. Металлические части запора с обратной стороны двери дымились,издавая едкий запах. Кислота. Я медленно поднимался по ступеням, убежденный,что столкнусь с Марлаской в полумраке на лестничной площадке или, повернувшись,увижу позади его ухмыляющееся лицо. Преодолевая последний пролет лестницы, язаметил, что замочная скважина верхней двери тоже носит следы воздействиякислоты. Сунув в отверстие ключ, я около двух минут вынужден был воевать сзаклинившим замком. Он явно не поддался усилиям взломщиков, хотя и былиспорчен. Вытащив ключ, изъеденный кислотной субстанцией, я рывком распахнулдверь. Оставив ее открытой за спиной, я прошел в глубь коридора, не снимаяпальто. Достав пистолет из кармана, я открыл барабан, вытряхнул пустыеотстрелянные гильзы и заменил их новыми патронами — я много раз видел, какпроделывает эту операцию мой отец, вернувшись под утро домой, и теперь вточности повторил его движения.

— Сальвадор? — крикнул я.

Подхваченный эхом, мой голос разнесся по всему дому. Я взвелкурок и прошел через коридор до последней комнаты в его конце. Дверь былаприоткрыта.

— Сальвадор? — снова позвал я.

Я наставил револьвер на дверь и открыл ее ударом ноги. Вкомнате Марласки не оказалось, только старые коробки и прочий хлам по-прежнемугромоздились кучей вдоль стены. Я вновь почувствовал специфический запах,казалось, сочившийся сквозь стены. Я приблизился к шкафу, занимавшему дальнююстену. Распахнув дверцы, я раздвинул старую одежду, висевшую на вешалках. Сыройи холодный воздух, сквозивший из дырки в стене, коснулся моего лица. Что быМарласка ни спрятал в доме, оно находилось за этой стеной.

Я положил револьвер в карман и снял пальто. Нащупав крайшкафа, я сунул руку в зазор между каркасом и стеной. Мне удалось зацепиться заугол, и я дернул шкаф на себя изо всех сил. Первым рывком я сдвинул конструкциюс места всего на несколько сантиметров, но это позволило ухватиться за заднююстенку покрепче, и я снова поднатужился. Шкаф подался почти на пядь. Япродолжал тянуть и толкать тяжеленный каркас, пока наконец не открылась взорустена за ним. Я сумел протиснуться в образовавшуюся щель и, навалившись спротивоположной стороны плечом, полностью сдвинул шкаф к соседней стене. Яперевел дух и принялся изучать стену. Покрашенная охрой, она отличалась поцвету от остальных стен. Под краской поверхность стены была покрыта чем-то вроденеотшлифованной глины. Я постучал по стене костяшками пальцев. Раздавшийся приэтом звук не оставлял места сомнениям. Эта стена не являлась капитальной. И заней что-то было. Я прижался ухом к стене и прислушался. И вдруг послышалсяшорох. В коридоре зазвучали шаги, и они приближались… Я медленно отступил отстены и протянул руку к пальто, брошенному на стул, чтобы взять револьвер. Упорога вытянулась чья-то тень. Я затаил дыхание. Человек осторожно заглянул вкомнату.

— Инспектор… — пробормотал я.

Виктор Грандес холодно мне улыбнулся. Наверное, они часамиподкарауливали меня в каком-нибудь подъезде на улице.

— Делаете перестановку, Мартин?

— Навожу порядок.

Инспектор обвел взглядом кучу из одежды и ящиков, валявшуюсяна полу, сдвинутый с места шкаф и молча кивнул.

— Я попросил Маркоса и Кастело подождать внизу. Ясобирался постучать, но вы оставили дверь открытой, и я позволил себе войти. Ясказал себе — уважаемый Мартин, наверное, ждет меня.

— Чем могу служить, инспектор?

— Не откажите в любезности, проводите меня докомиссариата.

— Я арестован?

— Боюсь, что так. Вы не станете доставлять мне хлопот,или вас придется уводить силой?

— Нет, — заверил я его.

— Весьма признателен.

— Можно взять пальто? — спросил я.

Грандес мгновение смотрел на меня в упор. Потом взял пальтои помог мне его надеть. Я чувствовал на бедре тяжесть револьвера. Я спокойнозастегнул пуговицы. Прежде чем покинуть комнату, инспектор бросил последнийвзгляд на оголенную стену. Потом он кивком велел мне выйти в коридор. Маркос иКастело поднялись на лестничную площадку и ждали с торжествующими улыбками. Вконце коридора я остановился на мгновение и обернулся, чтобы взглянуть на свойдом, словно ухнувший в колодец темноты. Я не испытывал уверенности, чтокогда-нибудь снова увижу его. Кастело достал наручники, но Грандес отрицательнопокачал головой:

— В этом нет необходимости, не так ли, Мартин?

Я кивнул. Грандес отворил дверь и подтолкнул меня несильно,но твердо к лестнице.

18

На сей раз не было ни эффекта неожиданности, ни мизансцен встиле тремендизма,[58] ни гулких сырых и темных подвалов. Меняпривели в просторное светлое помещение с высокими потолками. Оно навевало мыслио религиозном колледже для богатых с большим распятием у входа. Комнатарасполагалась на втором этаже полицейского управления, и из окон можно былоувидеть людей и трамваи, начавшие утреннее дефиле по Виа-Лайетана. В серединекомнаты стояли два стула и металлический стол. Они казались крошечными, теряясьв обширном пустом пространстве. Грандес проводил меня к столу и потребовал,чтобы Маркос и Кастело оставили нас наедине. Полицейские подчинились приказу сбольшой неохотой и не сразу. Можно было почуять вкус ярости, которой они обадышали. Грандес дождался их ухода и вздохнул с облегчением.