ветку к земле, отпустишь — она летит вверх. Кто в силах отучить живое тянуться к солнцу?

Когда виноградный куст, оголенный, некрасивый, лежал на земле, точно ища в ней защиты от ночных заморозков, он еще был чужой. Когда же выбросил первые нежные листья, скрыв свой кривой, некрасивый лозняк, он уже стал нашим.

Весна тысяча девятьсот двадцатого года. Как мне воспеть тебя, наша вечная весна?

*

У придорожного тына, неподалеку от нашей школы, куча ребятишек. Среди них нетрудно различить Вардана. Он точь-в-точь как Сурик; вертлявый и быстрый. Такой же пискун.

Опустившись на одно колено, Вардан, как заправский игрок, прицеливается. Один глаз его полузакрыт. Легкий толчок ладони — и крашеное пасхальное яйцо скатывается вниз.

Дорога наша лежала мимо места, где ребята играли в скатку. На пологом склоне блеснула белая накатанная полоска. По ней то и дело, сверкая краской, бежит вниз яйцо. Сумеешь попасть в другое яйцо — оно твое.

У такой полоски не раз опускался на колено и я, играя в скатку, когда был маленьким.

Помните, даже дядя Саркис присоединялся к нам и всегда обыгрывал нас. На полоске промелькнуло яйцо, пущенное рукой Вардана. Оно скатывалось, поворачиваясь то на один, то на другой бок, все наращивая ход. Поднялся визг. Должно быть, где-то внизу пущенное по скату яйцо стукнулось с другим.

Сказать правду, уж не так я безразличен к происходящему. Будь я повзрослее, будь у меня даже белые виски, как у дяди Саркиса, все равно игра в скатку никогда не перестанет волновать меня.

«Эх вы, свистуны!» — снисходительно журю я про себя свежеиспеченных игроков и прохожу мимо.

Вот и наш участок, наш сад. Аво будто видит его в первый раз. Он подсчитывает в нем кусты, сгибая пальцы, чтобы не сбиться. Вот уже согнуты все пальцы на одной руке, на другой. Он трогает каждый куст, словно проверяя, в самом ли деле перед ним виноградная лоза. Снова сгибаются пальцы на руке, с которой он начал подсчет, а виноградных кустов хоть отбавляй, еще не все подсчитано.

Дед ходит от куста к кусту, поправляя покосившиеся колья, опускается на колено, бережно подвязывая ветки к опорам.

Аво продолжает подсчет, а я, словно ошалев от счастья, смотрю и не могу насмотреться на яркую зелень, брызнувшую из почек.

Дед между делом поверх очков посматривает в нашу сторону. Он не одобряет наших восторгов.

— Сесть на коня всякий может, славится же только имя джигита. Еще неизвестно, какими джигитами будете вы.

В следующую минуту дед корит нас уже без обиняков:

— Что вы без дела топчетесь? Винограда не видели? Притащите-ка лучше побольше лыка.

Мы кинулись выполнять поручение деда. Иногда, оторвавшись от работы, мы нет-нет да и снова подсчитываем кусты, снова притрагиваемся руками к зеленым их веткам.

Уже вечерело, когда мы возвращались домой. Деда с нами не было. Он еще с обеда отправился в гончарную. По дороге к нам присоединился Васак. У придорожного тына по-прежнему толпились малыши. Должно быть, они продолжали играть в скатку.

Какой-то великовозрастный игрок, опустившись на колено, долго прилаживал в ладони яйцо, как бы прицеливаясь. Яйцо скрылось, и тотчас же раздался веселый визг. Васак толкнул меня в бок:

— Узнаешь? Да ведь это дядя Саркис — наш председатель сельсовета! Смотрите, смотрите, какие у него пухлые карманы! Держу пари, он уже обставил своих противников.

Мы приближаемся.

— Всех обыграл? — весело осведомляется дядя Саркис, сверху вниз разглядывая братию.

Он отошел в сторонку, выбрал на лужайке удобное место и опорожнил карманы: образовалась горка из битых яиц.

— Ну, ребята, налетай, — пригласил он малышей, — устроим пирушку на славу!

Все кинулись к угощению, а он незаметно исчез, как бывало раньше, когда обыгрывал нас. Сколько времени прошло, сколько седых волос прибавилось на висках у каменщика, а он все такой же. Только чуточку постарел…

*

Возница Баграт был в нашем доме своим человеком. Особенно зачастил он к нам после раздела земли. У Баграта дом полон детей, бедность его вошла в поговорку, и сельсовет выделил ему наделы из бывших земель Вартазара.

Дали ему еще два лага виноградника и около двадцати тутовых деревьев.

— Да что я — сторукий? — тоненьким своим голоском вопрошал Баграт. — Не успеешь сушняк на винограднике обрезать, как подкатит сбор тута. А тут еще пахотной земли отвалили, словно какому-нибудь беку.

В прихожей возилась мать. Она молола зерно. Маленькие каменные жернова притирушки весело скрипели. Притирушка — это наша домашняя мельница. Раньше на ней молола зерно бабушка, теперь мать.

Баграт, разговаривая с дедом, то и дело прислушивался к скрипу ручной мельницы. Что скрывать, судьба не обошла нас. Нам тоже кое-что перепало.

— Ай, ай, обидели человека! — развел руками дед.

— Ты не смейся, Оан! — горячился Баграт. — Голова кругом идет. Концы с концами не могу свести. Что делать? — А сам глазами так и стреляет в сторону дверей, откуда доносился неумолчный скрип притирушки.

— Что делать? — усмехнулся дед. — Отдай все, что получил, прежнему хозяину — тебе за это спасибо скажут, — а сам берись за хвост сивого и займись извозом. Это занятие, видать, тебе больше по душе. — Дед остановился, щелочки его глаз метали колючие смешинки. — А там, глядишь, Вартазар на твоей шее снова пристроится да американ, — как бы невзначай обронил он.

При слове «американ» Баграт весь собрался в комок, будто над ним занесли топор.

— Эх, уста Оан, сразу готов лепить в глаза! — пробурчал Баграт. — Я к тебе за советом, а ты промашки старые вспоминаешь.

К деду приходили и другие нгерцы. Мало ли найдется в Нгере людей, желающих перекинуться словом с членом сельсовета!

Все они, как и Баграт, жаловались: кто на отсутствие тягла, кто — инвентаря, а кто и на то и на другое.

Дед никого не оставлял без внимания, не отваживал от дома с пустыми руками. Кому даст совет, кого устыдит, напомнив пословицу вроде: «Нищему дали подкладку, а он еще и верх требует». Другого высмеет за малодушие. Но, поговорив с жалобщиками, он неизменно отправлялся к Саркису посоветоваться, как помочь людям.

Совсем другое было, когда приходил к нему Мухан. Наш кум кричал, что его во всем обошли — и сад попался никчемный, и землю отвели не из лучших.

— Я на тягло не жалуюсь, не прошу инвентаря. Дай мне землю — зубами распашу, — говорил Мухан, красный от напряжения. — Но только, родимый, не обижай!

— Что поделаешь! Когда пирог делят, глядишь — у одного кусок с начинкой, у другого — без, — утешал дед. — Да и земля не такая уж плохая досталась тебе.

А как он был одет, дядя