– Гони, гони, Андрей, еду! – воскликнул как бы в горячкеМитя.

– Не спят! – проговорил опять Андрей, указывая кнутом напостоялый двор Пластуновых, стоявший сейчас же на въезде и в котором все шестьокон на улицу были ярко освещены.

– Не спят! – радостно подхватил Митя, – греми, Андрей, гонивскачь, звени, подкати с треском. Чтобы знали все, кто приехал! Я еду! Сам еду!– исступленно восклицал Митя.

Андрей пустил измученную тройку вскачь и действительно стреском подкатил к высокому крылечку и осадил своих запаренных полузадохшихсяконей. Митя соскочил с телеги, и как раз хозяин двора, правда уходивший ужеспать, полюбопытствовал заглянуть с крылечка, кто это таков так подкатил.

– Трифон Борисыч, ты?

Хозяин нагнулся, вгляделся, стремглав сбежал с крылечка и вподобострастном восторге кинулся к гостю.

– Батюшка, Дмитрий Федорыч! Вас ли вновь видим?

Этот Трифон Борисыч был плотный и здоровый мужик, среднегороста, с несколько толстоватым лицом, виду строгого и непримиримого, с мокринскимимужиками особенно, но имевший дар быстро изменять лицо свое на самоеподобострастное выражение, когда чуял взять выгоду. Ходил по-русски, в рубахе скосым воротом и в поддевке, имел деньжонки значительные, но мечтал и о высшейроли неустанно. Половина с лишком мужиков была у него в когтях, все были емудолжны кругом. Он арендовал у помещиков землю и сам покупал, а обрабатывали емумужики эту землю за долг, из которого никогда не могли выйти. Был он вдов иимел четырех взрослых дочерей; одна была уже вдовой, жила у него с двумямалолетками, ему внучками, и работала на него как поденщица. Другаядочка-мужичка была замужем за чиновником, каким-то выслужившимся писаречком, ив одной из комнат постоялого двора на стенке можно было видеть в числе семейныхфотографий, миниатюрнейшего размера, фотографию и этого чиновничка в мундире ив чиновных погонах. Две младшие дочери, в храмовой праздник али отправляяськуда в гости, надевали голубые или зеленые платья, сшитые по-модному, собтяжкою сзади и с аршинным хвостом, но на другой же день утром, как и вовсякий день, подымались чем свет и с березовыми вениками в руках выметалигорницы, выносили помои и убирали сор после постояльцев. Несмотря наприобретенные уже тысячки, Трифон Борисыч очень любил сорвать с постояльцакутящего и, помня, что еще месяца не прошло, как он в одни сутки поживился отДмитрия Федоровича, во время кутежа его с Грушенькой, двумя сотнями рубликов слишком, если не всеми тремя, встретил его теперь радостно и стремительно, ужепо тому одному, как подкатил ко крыльцу его Митя, почуяв снова добычу.

– Батюшка, Дмитрий Федорович, вас ли вновь обретаем?

– Стой, Трифон Борисыч, – начал Митя, – прежде всего самоеглавное: где она?

– Аграфена Александровна? – тотчас понял хозяин, зорковглядываясь в лицо Мити, – да здесь и она… пребывает…

– С кем, с кем?

– Гости проезжие-с… Один-то чиновник, надоть быть изполяков, по разговору судя, он-то за ней и послал лошадей отсюдова; а другой сним товарищ его али попутчик, кто разберет; по-штатски одеты…

– Что же, кутят? Богачи?

– Какое кутят! Небольшая величина, Дмитрий Федорович.

– Небольшая? Ну, а другие?

– Из города эти, двое господ… Из Черней возвращались, да иостались. Один-то, молодой, надоть быть родственник господину Миусову, воттолько как звать забыл… а другого, надо полагать, вы тоже знаете: помещикМаксимов, на богомолье, говорит, заехал в монастырь ваш там, да вот сродственником этим молодым господина Миусова и ездит…

– Только и всех?

– Только.

– Стой, молчи, Трифон Борисыч, говори теперь самое главное:что она, как она?

– Да вот давеча прибыла и сидит с ними.

– Весела? Смеется?

– Нет, кажись, не очень смеется… Даже скучная совсем сидит,молодому человеку волосы расчесывала.

– Это поляку, офицеру?

– Да какой же он молодой, да и не офицер он вовсе; нет,сударь, не ему, а миусовскому племяннику этому, молодому-то… вот только имязабыл.

– Калганов?

– Именно Калганов.

– Хорошо, сам решу. В карты играют?

– Играли, да перестали, чай отпили, наливки чиновникпотребовал.

– Стой, Трифон Борисыч, стой, душа, сам решу. Теперь отвечайсамое главное: нет цыган?

– Цыган теперь вовсе не слышно, Дмитрий Федорович, согналоначальство, а вот жиды здесь есть, на цимбалах играют и на скрипках, вРождественской, так это можно бы за ними хоша и теперь послать. Прибудут.

– Послать, непременно послать! – вскричал Митя. – А девокможно поднять как тогда, Марью особенно, Степаниду тоже, Арину. Двести рублейза хор!

– Да за этакие деньги я все село тебе подыму, хоть и полеглитеперь дрыхнуть. Да и стоят ли, батюшка Дмитрий Федорович, здешние мужики такойласки, али вот девки? Этакой подлости да грубости такую сумму определять! Емули, нашему мужику, цигарки курить, а ты им давал. Ведь от него смердит, отразбойника. А девки все, сколько их ни есть, вшивые. Да я своих дочерей тебедаром подыму, не то что за такую сумму, полегли только спать теперь, так я ихногой в спину напинаю да для тебя петь заставлю. Мужиков намедни шампанскимпоили, э-эх!

Трифон Борисыч напрасно сожалел Митю: он тогда у него сам сполдюжины бутылок шампанского утаил, а под столом сторублевую бумажку поднял изажал себе в кулак. Так и осталась она у него в кулаке.

– Трифон Борисыч, растряс я тогда не одну здесь тысячку.Помнишь?

– Растрясли, голубчик, как вас не вспомнить, три тысячки унас небось оставили.

– Ну, так и теперь с тем приехал, видишь?

И он вынул и поднес к самому носу хозяина свою пачкукредиток.

– Теперь слушай и понимай: через час вино придет, закуски,пироги и конфеты – все тотчас же туда наверх. Этот ящик, что у Андрея, тудатоже сейчас наверх, раскрыть и тотчас же шампанское подавать… А главное –девок, девок, и Марью чтобы непременно…

Он повернулся к телеге и вытащил из-под сиденья свой ящик спистолетами.

– Расчет, Андрей, принимай! Вот тебе пятнадцать рублей затройку, а вот пятьдесят на водку… за готовность, за любовь твою… Помни баринаКарамазова!

– Боюсь я, барин… – заколебался Андрей, – пять рублей на чайпожалуйте, а больше не приму. Трифон Борисыч свидетелем. Уж простите глупоеслово мое…

– Чего боишься, – обмерил его взглядом Митя, – ну и черт стобой, коли так! – крикнул он, бросая ему пять рублей. – Теперь, ТрифонБорисыч, проводи меня тихо и дай мне на них на всех перво-наперво глазкомглянуть, так чтоб они меня не заметили. Где они там, в голубой комнате?