еще совсем молода, может, чуть старше Екатерины. Чем эта девушка хуже? Чем любой человек на Земле лучше другого? Девушка стояла ровно, не опустив головы, не убрав рук за спину. Смотрела на Вильгельма так, словно его вовсе в комнате не было. Она не боялась, не стеснялась. Вильгельм проглотил горький комок слюны.

– Сколько тебе? – тихо спросил он. Девушка покачала головой. Но когда Вильгельм вытащил из кармана пальто немного денег и положил на край кровати, все-таки ответила.

– Семнадцать. – И даже не посмотрела на него.

Вильгельм закусил губу. Семнадцать, даже младше Екатерины. А выглядит уже старше.

– У вас тут есть бумажка и перо?

Девушка впервые посмотрела на него. Глаза показались Вильгельму уже не зелеными, а серыми, почти прозрачными. Казалось, она хотела спросить, зачем ему бумага и перо, но уже привыкла к приказам клиентов. Вильгельм смотрел на нее и, кажется, видел, что было бы, если бы он не отказался. Она бы закрывала глаза, отворачивалась, но делала то, к чему привыкла. Он бы увидел ее губы, искривленные в вежливой улыбке, когда бы одевался, когда одежда скрывала почти затянувшиеся шрамы. Она бы делала вид, что Вильгельм ей симпатичен, а Вильгельм отворачивался. Он бы отмывался целый день, тер себя руками, но не отмылся бы от грязи, что уже поселилась внутри. Которая, может, всегда там была, просто он не замечал ее.

Вильгельм сказал:

– Я напишу тебе свой адрес. Отправь письмо, скажи, куда мне отправить тебе деньги.

Девушка вздрогнула. Маленькие руки сжались в кулаки, тонкие губы вытянулись в прямую линию.

– Вы уже заплатили, – сказала девушка.

– Ты можешь попросить столько денег, сколько тебе нужно, чтобы выбраться отсюда. Отправляй так, чтобы тот, кто держит тебя здесь, не узнал. Ты можешь уйти? – спросил он, а девушка кивнула. – Напиши письмо не здесь. Не нужно, чтобы кто-то видел, как ты пишешь. Ты писать умеешь? Хотя имя и цифры?

– Немного, – прошептала девушка и опустила голову.

– Смотри на меня, – попросил Вильгельм, и она, снова повинуясь, посмотрела на него. – Как тебя зовут? Я передам своим слугам, чтобы следили за письмами.

Девушка втянула и без того плоский, почти впалый живот, поджала длинные пальцы на ногах и шепотом ответила:

– Наташа.

– Хорошо, Наташа. Мы с тобой тут достаточно посидели. Давай мне листок бумаги, перо и чернильницу. Они же есть у вас тут? – спросил Вильгельм, а Наташа, словно опомнившись и осознав его слова, будто ожила и подбежала к низкому комодику, пошуршала чем-то в ящике и подала Вильгельму кусочек бумаги и старое перо. – А чернил нет?

– Нет, – выдохнула Наташа и, словно обессилев, не смогла даже подняться с пола.

– Не беда. – Вильгельм постарался улыбнуться как можно спокойнее. – Я сейчас напишу тебе адрес, куда принести письмо, и мое имя. Никому не показывай эту бумагу, хорошо? Если кто-то узнает, что я здесь был, плохо будет и тебе, и мне. А ведь мы не хотим, чтобы нам было плохо?

Девушка замотала головой.

– Хорошо. Отвернись, пожалуйста, одевайся пока. Я сейчас. – Вильгельм присел на пол, не решившись сесть на кровать, обтер кончик острого пера о ткань пижамных штанов и уколол палец. Заражения плазмы добиться было так сложно, что он не боялся его. Вильгельм набрал достаточно плазмы, накарябал адрес дома и подписался выдуманным именем, которым всегда подписывал секретные бумаги.

Когда Вильгельм обернулся, Наташа стояла одетая и, казалось, выглядела более уязвимой, чем обнаженная.

– Никто не должен знать, что я здесь был. Узнаю, что проболталась, сделаю так, что никогда отсюда не выйдешь, поняла? – прошептал Вильгельм и протянул листок девушке. – Не произноси моего имени, не показывай никому моего адреса. Отправь письмо так, чтобы никто не узнал, что ты писала мне. Я дарю тебе свободу безвозмездно, так будь добра не отбирать моей.

Наташа прижала свернутый листок к себе, закивала и вытерла скатившуюся по щеке слезинку.

– Не плачь. – Вильгельм улыбнулся. – А если и плакать, то от счастья, Наталья. Убери листок. Убери и постарайся написать мне как можно быстрее. Напиши, сколько денег тебе нужно, чтобы сбежать. И больше не возвращайся сюда.

Вильгельм помнил, как шел домой. Гадал, правильно ли поступил, стоило ли подвергать себя опасности, но когда снова и снова видел перед собой заплаканные глаза осознавал, что иначе не мог. Иногда нужно делать добрые дела, пусть они и не помогают стереть с лица Земли дела плохие.

В любом случае – скоро его здесь не будет. А дальше все равно. Все равно, лишь бы все пошло по плану.

Глава тридцать четвертая

Они венчались в большом соборе Петербурга. На празднество, кажется, собрался весь город. Галдеж людей, обрадованных, безразличных и просто проходивших мимо, был нескончаемый, и природа не могла перекричать людских разговоров.

Среди гостей Вильгельм, облаченный в парадный костюм, сразу же увидел Ванрава с женщиной, уже новой. Вильгельм думал, что увидит улыбку на лице Ванрава, поговорит с ним перед бракосочетанием, но Ванрав смотрел сквозь него, так, словно свадьба ему безразлична. Годрик ворковал с супружеской парой, которая, кажется, начала праздновать свадьбу до начала праздника, и пьяно улыбался.

Он теребил манжеты, ожидая невесту, которая, почему-то, вопреки всем мыслимым и немыслимым правилам, опаздывала.

Они не виделись перед свадьбой. С тех пор как Вильгельм объяснился перед родителями и успокоился, что они дали согласие, он старался как можно меньше видеть Екатерину. Свадебных забот касался лишь в тех случаях, когда его присутствие было необходимым, но даже свадебный наряд он попросил сшить по бальному костюму, чтобы не присутствовать на утомительных замерах.

Вильгельм долгое время существовал в пределах обещаний. Он обещал помочь Наташе и сделал все в лучшем виде, так, что никто не знал о его великодушном жесте. Он сказал, что женится на Екатерине, и стоял у собора, но после свадьбы никаких обещаний не осталось. Выполнять нечего.

Вильгельм не сразу понял, как все началось. Все направились в храм, люди перешептывались. Вильгельм оглядывался, искал взглядом Годрика или Ванрава, но их закрывали незнакомцы. Утром до этого он хотел даже убежать, но толпа буквально впихнула его в двери. Глаза ослепил блеск свечей, поставленных Богу, которого Вильгельм никогда не знал.

Но в момент, когда в дверях появилась невеста, блеск свечей, отблески огня в позолоте образóв, померкли. Екатерина казалась еще красивее, чем обычно. В облике ее не было ничего такого, чего Вильгельм не видел прежде, на чужих свадьбах и чужих невестах, которых повидал за бесконечность множество. Но никогда ему не доводилось бывать на собственной свадьбе, никогда