заглушила, напомнив, что в бра маршал Инквизиции меня уже видел. Успокоив себя тем, что с такого расстояния Клод ничего разглядеть не сумеет, я воспользовалась ситуацией и дернула за шнурок платье, скидывая его с плеч. Легкий материал белоснежным каскадом опустился к ступням, и я просто перешагнула его, двигаясь вперед.

Вода действительно была теплая. Спокойная и приятная, успокаивающая и убаюкивающая. Уже сейчас, замерев по лодыжки в воде, я чувствовала, как на задний план отступает усталость. Тело наливалось приятной расслабленностью.

Зайдя поглубже, я нырнула, делая сильный мах ногами.

***

— …оказалось, что во главе преступления стояла мать субъекта. — продолжил Клод, подливая в мой пустой бокал красное вино. — И эта история очень красочно показала мне, почему невесты так бояться своих свекровей. Знала бы девочка на что идет, соглашаясь выйти замуж за сына этой страшной женщины, сбежала бы прямо из ЗАГСа.

— Я бы также сделала. — отозвалась я, передернув плечами. — Он же все каблуки у ее туфлей обломал. Да за такое одного штрафа мало!

— Порча имущества хоть и является уголовным преступлением, — отозвался Клод, усмехнувшись. — но в качестве меры наказания карается лишь выплатами ущерба и штрафа. Свекровь же получила пять лет условно за подстрекательство.

— А почему свекровь настояла на этом? — вопросила я, задумчиво отправляя в рот виноградинку.

— Женщину раздражала высота каблука невестки, — пожал плечами Клод, внимательно проследив за моим действием. И хрипло продолжил: — поэтому она подвела сына к мысли, что такая обувь неуместна в гардеробе замужней женщина, а избавиться от нее предстоит именно неудавшемуся мужу.

Я вспомнила свою коллекцию обуви и невольно содрогнулась, представив, как как мой муж — если бы он был- стоит и целенаправленно обламывает каблуки. Кошмар! Для меня каждая пара моих туфлей как дети. Особенно я люблю черные бархатные туфли, изящно подчеркивающие щиколотки. Честное слово, руки бы этому субъекту обломать за такое!

— А что сделала жена субъекта? — вопросила я, наслаждаясь вкусом вина.

— Подала на развод, — отозвался Клод. — а затем через суд добилась запрета на приближение к ней субъекта и его матери ближе чем на пять метров.

— А-а… — хотела было вопросить я, часто ли бывают такие случаи у Инквизиции, как оказалась перебита Клодом:

— Малыш, — усмехнулся он. — мы на море, закат, — кивок в сторону оранжевого шара солнца, постепенно склоняющемуся к горизонту. — рядом со мной ослепительно прекрасная девушка. И вместо того, чтобы настроиться на соответствующий случаю лад, мы обсуждаем мою работу?

— Но интересно же, — попыталась оправдаться я, но смутилась под лукавым взглядом инквизитора.

Фрэнк Синатр пел очередную свою песню, приглушенные звуки которой долетали до нас. Мы с Клодом расположились на белоснежном покрывале. Он полулежал, оперевшись на локоть и наблюдая за мной, а я же сидела наслаждаясь первым, действительно спокойным вечером за все эти дни. Горели свечи в стеклянных подставках, бокалы с вином отражали игру их бликов, раздавался шум моря, а закат окрасил песок в оранжевый цвет. Мы с Клодом наслаждались сочными фруктами и необычными сырами. Но больше нас увлекали не закуски, а компания друг друга.

Напротив, с расстегнутой рубашкой сидел улыбающийся Клод, взирая на меня мягко, с легкой насмешкой. Простой и домашний, с встрепанными волосами и несколько растерянный. Признаться, выглядела я не лучше. Вьющиеся после соленной воды волосы, распавшиеся по плечам, накинутое тонкое пляжное платье…

И мне это нравилось. Ощущение безмятежности, расслабленности и комфорта рядом с маршалом Инквизиции. Сказывалось ли это выпитое вино, переизбыток витамина D или чувства, которые зажигались во мне при взгляде темных глаз Клода, но меньше всего я хотела назад, в резиденцию. В обители Арчибальдов ждали проблемы, стрелок и нервозность. А здесь и сейчас мы были одни, без условностей вроде статуса или работы. Не имело значение ничего, кроме нас двоих, замерших напротив друг друга.

На губах застыл вкус соли, в голове играла песня Синатры, и где-то на грани билась мысль, что мне вообще не стоит пить. Потому что вот как только выпью, так сразу просыпается страсть к этому мужчине.

Или дело вовсе не в вине?

Стоит вспомнить нашу первую встречу, когда все остальные словно отошли на второй план, а я могла лишь смотреть в эти глаза, эмоции в которых не смогла идентифицировать. Или непроизвольную радость, вызванную его присутствием за завтраком. А как сердце билось загнанной пташкой, стоило ему взглянуть на меня? Тогда я списала это на интуитивный страх, преследующий многих во время непосредственной близости к маршалу Инквизиции. Но что, если это была не паника?

— Почему ты так смотришь? — вопросил Клод, склонив голову к правому плечу и упиревшись локтем о покрывало.

— Думаю, — честно отозвалась я.

— Когда женщина думает — это страшно, — улыбнулся он. — неизвестно, к чему она придет в своих размышлениях.

— Но ты же не можешь запретить мне думать, — отозвалась я, пожав плечами.

— Запретить не могу, да и глупо это. — согласно кивнул Клод, поднимаясь на ноги и протягивая мне руку. — Но попытаться помешать тебе думать стоит попробовать.

— И как ты собираешь?… — хмыкнула я, послушно вкладывая свою руку в его ладонь.

Но не успела закончить фразу, как Клод стремительно коснулся моих губ, дразняще прикусив нижнюю. Он требовательно и медленно запечатлел первое движение, чтобы притянуть к себе и с новой силой поцеловать снова, глубже, нежнее.

В какой-то момент я осознала себя, обхватившей Клода за шею одной рукой, а второй зарывшейся в его волосах.

Движение за движением, голова начинает кружиться, и я перестаю понимать окружающий мир, потому что вся вселенная слилась в одном человеке. Никогда бы не подумала, что такое бывает. Словно свет клином сошелся на Клоделе Арчибальде, заставляя таять под его требовательными и жадными губами, сильнее прижиматься, теряться и забываться в нем одном.

И где же эти феминистские убеждения, когда они так нужны? Почему бы мне прямо сейчас от него не отпрянуть, заявить про свою независимость и навсегда оставить в стороне это безумие, имя которому Клод? Но я лишь усмехнулась, наплевав на страх, вызванный собственной реакцией на этого мужчину, и подалась вперед, уже сама закусив его губу, потянув его на себе, вырывая тихий рык маршала Инквизиции.

— Малыш, — оторвавшись всего на секунду, произнес Клод, чьи глаза сейчас были практически черными. И, клянусь, я снова видела чертей страсти на их дне. Тех, что уже встречались мне во взглядах других мужчин. Моих старых приятелей, что заставили меня в панике сбежать от Роберта. Но сейчас я лишь растерянно подумала, что мне не страшно. Значит ли это, что я попала? —