– А ты, – Буко отмахнулся от чародея, подошел кмладшей, которая скорчилась и начала хлюпать носом, – ты, девка, вытри носи слушай внимательно. Сиди здесь и жди погоню, за тобой-то, может, и не послалибы, но за Биберштайнувной придут наверняка. Хозяину в Стольце передашь, чтовыкуп за его доченьку составит… пятьсот гривен. Конкретно, значит, пятьсот коппражских гривен. Для Биберштайна это раз плюнуть. Господин Ян будет уведомлен оспособе выплаты. Поняла? Гляди на меня, когда с тобой говорят. Поняла?

Девочка сжалась еще больше, но подняла на Буко голубыеглазки и кивнула.

– А ты, – серьезно заметил Тассило деТресков, – действительно считаешь, что это удачная мысль?

– Действительно. И довольно об этом. Едем.

Буко повернулся к Шарлею, Рейневану и Самсону:

– А вы…

– Мы, – прервал Рейневан, – хотели бы ехать свами, господин Буко.

– Это почему же?

– Хотели бы вас сопровождать. – Рейневан неотводил глаз от Николетты, не обращая внимания ни на шипение Шарлея, ни на миныСамсона. – Для безопасности. Если вы не против…

– Кто тебе сказал, что не против? – сказал Буко.

– И не надо, – вполне значительно сказал НоткерВейрах. – Зачем? Не лучше ли, чтобы при данных обстоятельствах они были снами? Вместо того чтобы быть у нас за спиной? Насколько я помню, они собиралисьехать в Венгрию, с нами им по пути…

– Лады, – кивнул Буко. – Поехали с нами. Поконям, comitiva. Генричек, присматривай за девкой… А у вас, господин Гуон, чтоза мина такая кислая?

– А ты подумай, Буко. Подумай.

в которой Рейневан вместо того, чтобы направиться в Венгрию,едет в замок Бодак. Он этого не знает, но выйти оттуда может не иначе как inomnem ventrus[369]

Они ехали по дороге на Бардо вначале быстро, то и делооглядываясь, однако вскоре сбавили темп. Кони утомились, да и состояниеседоков, как выяснилось, было далеко не лучшим. В седле горбился и постанывалне только Вольдан из Осин, лицо которого было сильно поранено вмявшимся шлемом.Травмы остальных, хоть и не столь эффектные, все же явно давали о себе знать.Охал Ноткер Вейрах, прижимая к животу локоть, и искал удобного положения вседле Тассило де Тресков. Вполголоса призывал святых Куно Виттрам, скривившийсясловно после кружки какой-то жуткой кислятины. Пашко Рымбаба ощупывал бок,ругался, плевал на ладонь и рассматривал плевки.

Из раубриттеров лишь по фон Кроссигу ничего не было заметно.Либо ему не досталось так же крепко, как остальным, либо же он умелмужественнее переносить боль. Наконец, видя, что ему все время приходится дожидатьсяотстающих дружков, Буко решил свернуть с дороги и ехать лесом. Под защитойдеревьев можно было ехать медленнее, не опасаясь, что их настигнет погоня.

Николетта – Катажина Биберштайн – за все это время не издалани звука. Хоть связанные руки и пребывание на луке Губертикова седла должныбыли ей сильно мешать и причинять боль, девушка ни разу не застонала, непроизнесла ни слова жалобы. Она бездумно глядела вперед, и было ясно, чтопогрузилась в полную апатию. Рейневан попытался было незаметно для другихпоговорить с ней, но все было напрасно – девушка избегала его взгляда, отводилаглаза, не реагировала на жесты, просто не замечала их, а может, делала вид, чтоне замечает. Так все и шло до переправы.

Через Нису они переправились уже под вечер, не в самомудачном месте, только казавшемся мелким, однако течение тут было значительносильнее, чем ожидалось. Во время начавшейся суматохи, плеска, ругани и ржанияконей Николетта соскользнула с седла и наверняка искупалась, если б непредусмотрительно державшийся поблизости Рейневан.

– Крепись, – шепнул он ей на ухо, поднимая иприжимая к себе. – Терпи, Николетта. Я вытащу тебя отсюда…

Он отыскал ее маленькую узенькую ладонь, пожал. Она ответилатем же. Она пахла мятой и аиром.

– Эй! – крикнул Буко. – Эй, ты, Хагенау!Оставь ее! Губертик!

Самсон подъехал к Рейневану, принял у него Николетту,поднял, как перышко, и усадил на лошадь перед собой.

– Я устал ее везти! – опередил БукоГубертик. – Пусть великан меня ненадолго заменит.

Буко выругался, но махнул рукой. Рейневан смотрел на него совсевозрастающей ненавистью. Он не очень-то верил в пожирающих людей водныхчудовищ, якобы обитающих в глубинах Нисы в околицах Бардо, но сейчас многое быдал, чтобы одно из них вынырнуло из взбаламученной реки и проглотило раубриттеравместе с его рыже-гнедым жеребцом.

– В одном, – сказал вполголоса Шарлей,разбрызгивающий воду рядом с ним, – я должен признаться. В твоем обществесоскучиться невозможно.

– Шарлей… Я обязан тебе…

– Ты многим мне обязан, не возражаю. – Демерит натянулвожжи. – Но если ты вознамерился что-то объяснять, то придержи это присебе. Я ее узнал. На турнире в Зембицах ты пялился на нее ровно теля, потом онанас предупредила о том, что в Стольце тебя будут поджидать. Полагаю, тебе естьза что благодарить ее. Кстати, тебе еще никто не предсказывал, что тебя погубятженщины? Или я буду первым?

– Шарлей…

– Не трудись, – прервал демерит. – Я понимаю.Долг благодарности плюс великий афект, ergo, снова придется подставлять шею, аВенгрия оказывается все дальше и дальше. Что делать! Прошу тебя только ободном: подумай, прежде чем начнешь действовать. Ты можешь мне это обещать?

– Шарлей… Я…

– Я знал. Будь внимателен. На нас смотрят. И погоняйконя, погоняй! Иначе тебя течение унесет!

К вечеру добрались до подножия Райхенштайна, Златостоцкихгор, северо-западного отрога пограничных цепей Рыхлебов и Есеника. В лежащемнад стекающей с гор речкой Быстрой поселке они намеревались передохнуть иперекусить, однако тамошние крестьяне оказались негостеприимными – не позволилисебя ограбить. Из-за охраняющей въезд засеки на раубриттеров посыпались стрелы,а ожесточенные лица вооруженных вилами, окшами[370] и кольямикрестьян не вызывали желания ждать от них особого радушия. Кто знает, как всесложилось бы при обычных обстоятельствах, однако сейчас понесенный урон иусталость сыграли свою роль. Первым развернул коня Тассило де Тресков, за нимпоследовал обычно запальчивый Рымбаба, завернул, даже не бросив в адрес деревнискверного слова, Ноткер фон Вейрах.