– Если так… что тогда получается? – спросил Киба.

– У меня возникли сильные сомнения насчет того, не является ли фальсификацией касающееся семьи Куондзи предание, которое рассказывают старики в Сануки, поскольку оно явно возникло в сравнительно недавние годы.

– Подожди-ка немного, Кёгокудо. В предании о семье Куондзи, которое мы слышали от Томико Савады-сан, тоже упоминался додзи-но ками-сама – бог-младенец. Ты хочешь сказать, что это тоже фальсификация?

– А-а, это история об убийстве паломника, верно? Она, вероятно, очень старая. В связи с этим у меня вопрос к вам, госпожа. Какие духи служили членам семьи Куондзи в унаследованной вами практике оммёдо?

– Разные. Сики-додзи, гохо-додзи и другие додзи – «боги-младенцы», которые происходят из семьи буддийского божества-защитника Фудо Мё-О.

– Вот оно как… Изначально многие состоявшие на службе у оммёдзи духи относились к додзи – это старинное прочтение сочетания иероглифов, которое читается как «вараси», «дитя»:

Я слышал, что первый иероглиф, который читается как «варабэ» или «до», изначально обозначал «низшего» или «слугу». С какого-то времени это толкование изменилось, и иероглиф стал обозначать ребенка. Думаю, что из-за этого возникла некоторая путаница. Это же, возможно, послужило косвенной причиной того, что дзасики-вараси имеет облик ребенка.

Поэтому додзи-но ками-сама, бог-младенец из рассказа Томико-сан, был вовсе не осёбо или абортированным младенцем, явившимся в виде мстительного призрака, – согласно иероглифическому написанию его имени, речь шла о божестве на службе у оммёдзи, принявшем облик младенца. В любом случае это не имеет отношения к мертвым младенцам… следователь Киба!

От удивления, что его так неожиданно позвали, Киба резко выпрямился на своем стуле:

– Ч‐что?

– Благодаря всем вышеупомянутым причинам стало ясно, что истории о том, как члены семьи Куондзи из поколения в поколение убивают детей, чтобы насылать на своих врагов одержимость осёбо, являлись не более чем демагогией. Далее нам следует отбросить это предубеждение.

Ну разумеется. Кёгокудо изложил все эти, казалось бы, не относившиеся к делу размышления о фольклористике лишь для того, чтобы закончить этой фразой. Этот человек всегда так поступал.

Несомненно, тогда Томико Савада говорила только про бога-младенца. Она ни словом не обмолвилась про осёбо. Но из-за совпадения неприятных деталей, таких как лягушки и аборты, мы… нет, я по собственному усмотрению связал все это воедино. Это и были те самые предубеждения, которые, по словам Кёгокудо, следовало отбросить. Это имело общие корни с той самой дискриминацией, которой подвергалась семья Куондзи.

– Что ж… – продолжил Кёгокудо. – Попробуем поразмышлять о причинах, по которым семья Куондзи стала считаться колдунами, насылающими на людей одержимость. Разумеется, то, что они были особенным родом таю, практиковавших оммёдо, на это повлияло. Однако я также предполагаю, что, помимо этого, важной причиной было неравномерное распределение богатства. Об этом также можно догадаться, исходя из предания об убийстве паломника, которое рассказала Томико-сан.

Кёгокудо снова повернулся к госпоже управляющей делами клиники.

– В устном народном фольклоре есть тема «убийства чужестранца». Семья, убившая пришедшего в их дом чужестранца и завладевшая его имуществом, в результате обретает процветание… однако за это злодеяние получает наследственное проклятие. В старинном предании, рассказанном Томико-сан, присутствует как раз этот мотив. Однако это не является простым злословием или клеветой. Беспочвенные сплетни, у которых, как говорится, нет ни корней, ни листьев, не закрепляются в качестве народных преданий. Чтобы в течение долгого времени передаваться из уст в уста, необходима сила убеждения, основанная на полном соответствии принятой внутри народной общины логике. В народном сообществе убийство чужестранца имеет ту же функцию объяснения неравномерного распределения богатства, что и одержимость или живущий в доме дзасики-вараси. А если так, то можно предположить, что рассказанное Томико-сан предание об убийстве паломника тоже берет начало в стародавние времена, когда семья Куондзи была непомерно богатой. Иными словами, в то время, когда возникло это предание, обязательно должно было произойти что-то, что соответствовало бы ему и поддерживало его распространение.

– Что-то… что это было?

– Вероятно, назначение Куондзи придворными лекарями и получение ими благодаря этому влияния и финансовой мощи. Произошло перераспределение благосостояния внутри общины: Куондзи внезапно стали богатыми, в то время как остальные были такими же бедными, как прежде. Думаю, что рассказанное Томико-сан старинное предание отражает эту реальность. Был даже упомянут сам по себе классический мотив о секретном свитке по искусству врачевания. Далее это предание об убийстве паломника по прошествии длительного времени изменилось, превратившись в историю об одержимости. Сикоку – это регион, где, помимо оммёдо, процветают также поверья об одержимости. Есть множество историй про одержимости духом собаки – инугами, духом змеи – тобё, и так далее. С другой стороны, поскольку Куондзи были потомственными таю, практиковавшими оммёдо, на самом деле должно было считаться, что они занимаются изгнанием злых духов, а не насыланием одержимости, но в какой-то момент все перевернулось. После этого началась печальная история семьи Куондзи. Однако нужно помнить о том, что это весьма старая история. Невозможно представить, чтобы с того самого времени до нас дошли сюжеты об одержимости осёбо… или о том, что семье Куондзи служили мстительные духи убитых младенцев.

– Я… никогда не слышала от мамы… никаких подобных историй. Только говорили, что наша семья «чёрная»…

– «Чёрный» – это условное обозначение семьи с наследственной одержимостью. Обычные люди – «белые», а ребенок, родившийся в браке с супругом из семьи с наследственной одержимостью, – «серый». Из того, что нам только что рассказала госпожа, становится понятно, что как таковую служившую семье Куондзи сущность сложно идентифицировать. Высока вероятность того, что это не был некий конкретный сики-гами. Однако современные старики в той местности определяют его как осёбо. С другой стороны, сами представители рода Куондзи этого не знали. А если так, то логично предположить, что возникшее вслед за старинным преданием об убийстве паломника второе предание – об одержимости осёбо, – вероятно, совсем новое и было выдумано в то время, когда Куондзи покинули Сануки, или же вскоре после этого.

– Это также следует из того, что представление о мстительных призраках мертвых детей тоже сравнительно новое, – заметила Ацуко Тюдзэндзи.

– Правильно. Только вот, говоря о «новом», мы подразумеваем, что это второе предание передавалось из поколения в поколение в течение нескольких десятков лет, когда его объект – семья Куондзи – уже покинула Сануки. Можно предположить, что, как и в случае с первым преданием, во время формирования второго также что-то произошло.