Травы сада Юйхуа качнулись, из зарослей выскочил сверчок, а следом за ним шлепнулся на землю мальчик.

– Пятнадцатый агэ! – Один из стражников тут же подбежал к нему и помог подняться.

Ребенок был весь перепачкан землей и травяным соком, но не обращал на это никакого внимания, держа перед глазами кулачок. Мальчик осторожно приоткрыл его и заглянул внутрь – оттуда раздался стрекот сверчка, и на лице шалуна появилась очаровательная невинная улыбка.

Это был пятнадцатый принц, Юнъянь, сын Вэй Инло и воспитанник супруги Цин. В отличие от своей матери, он всем во дворце пришелся по душе: его любили не только родная и приемная матери, но и многие бездетные супруги и наложницы, даже давняя недоброжелательница Вэй Инло, Налань Чуньсюэ, любила проводить с мальчиком время и ради этого отбросила старые распри.

Юнъянь осторожно сжал кулак и побежал к Императорской школе, собираясь подарить этого поющего прекрасные песни сверчка учителю.

– Ай! – За углом галереи он столкнулся с евнухом, вскрикнул и упал, письменные принадлежности из его заплечной сумки разлетелись по полу.

– Виноват! – Евнух низко надвинул шляпу и не поднимал головы, из-за этого его лица не было видно, но голос у него оказался приятный, а руки ловкие – он быстро собрал с пола рассыпанные вещи и подал их маленькому принцу. – Простите, за мой проступок я достоин тысячи смертей!

Юнъянь улыбнулся, нисколько не переживая из-за случившегося, взял сумку и в сопровождении стражи отправился в школу. Он не видел, что уголки рта все еще почтительно стоящего на коленях евнуха почему-то приподнялись в улыбке.

Вскоре из Императорской школы кто-то стремглав побежал во дворец Яньси.

В гости к Вэй Инло наведалась супруга Цин – Лу Ваньвань. Супруга Цин держала в руках зубочистку с наколотым куском яблока и как раз собиралась отправить его в рот, когда перед ней вдруг плюхнулся на колени евнух и сказал, задыхаясь:

– Благородная супруга Лин, супруга Цин, беда с пятнадцатым агэ!

Яблоко упало на землю, выскользнув из рук, Лу Ваньвань и Вэй Инло вскочили и почти в унисон закричали:

– Что с пятнадцатым агэ?

Мальчика вскорости доставили во дворец; свернувшись на кровати, он скулил, словно раненый зверек, и от этого звука Лу Ваньвань тоже принялась плакать, да и Вэй Инло было не по себе, поэтому она безостановочно спрашивала врача:

– Что с ним?

Доктор внимательно изучил пульс, поднял пальцами веки и осмотрел глаза Юнъяня, после чего вынес вердикт:

– Пятнадцатого агэ отравили.

К счастью, отравление было несильное, и, после того как врач дал мальчику медовую воду с солодкой, он перестал дрожать и спокойно уснул на руках Лу Ваньвань.

– Говори. – Вэй Инло подозвала приставленную к Юнъяню служанку. – Что произошло, как пятнадцатый агэ оказался отравлен? Что это за яд?

История была подозрительная: за Юнъянем постоянно присматривали, его еду проверяли, когда и как его могли отравить?

– Яд был здесь. – Служанка протянула поднос, на нем лежала кисть, на которой виднелись засохшие чернила. – Перед тем как начать писать, агэ часто смачивает кисть во рту. Кто-то добавил яд на волоски из шерсти волка. Агэ повезло, что сегодня он не написал и половины, когда наставник остановил его, чтобы похвалить…

Не дослушав, Ваньвань направилась к выходу. Изумленная Вэй Инло спросила:

– Ты куда?

– Я знаю, кто убийца, – сквозь зубы ответила супруга Цин.

Вдвоем они вскоре отыскали Налань Чуньсюэ.

– Как ты могла отравить ребенка? Юнъяню всего шесть! – Обычно робкая и не очень решительная Лу Ваньвань набросилась на нее, как разъяренная тигрица.

– О чем ты? Пусти меня! – отбивалась Налань.

Инло поспешила позвать слуг, чтобы женщин разняли.

– Волчью кисть подарила ты, и на ней был яд! Юнъянь отравился! Ребенку шесть лет, как ты могла совершить такое злодейство?

Наконец, узнав о причине их прихода, Налань сначала испугалась, а потом разозлилась:

– Кисть из шерсти волка я купила в Отделе фарфора, кучу денег за нее выложила. Небом клянусь, ничего я с ней не делала! Да и вообще, тебе в голову не приходило, что, если бы из-за подаренной мной кисти стряслась беда, я стала бы первой подозреваемой? Кто-то свалил вину на меня!

Ваньвань проговорила сердито:

– К его письменным принадлежностям прикасались только мы с тобой, кто мог тебя подставить?

– Пятый агэ стал калекой, четвертый угодил в министерство по делам двора, а теперь и Юнъянь… Как думаешь, кому это выгодно?

– Двенадцатому агэ?

Стоило зародиться зернышку подозрений, как императрица-преемница стала казаться им все более подходящей на роль злоумышленницы.

– Хорошенькое дело – тишком у всех за спиной злобно губить одного брата за другим. А теперь она еще и меня в это втянула, – стиснув зубы, проговорила Налань Чуньсюэ. – Довольно, так этого оставлять нельзя, я все расскажу вдовствующей императрице!

– Не торопись, для императрицы в этом деле слишком много нескладностей, – остановила ее Вэй Инло.

Лучше всего на свете нас понимают не друзья, а враги. После долгого противостояния с императрицей-преемницей Вэй Инло хорошо знала, что, когда та действительно хотела от кого-то избавиться, она всегда оставалась в стороне и действовала чужими руками.

Но Налань Чуньсюэ и Лу Ваньвань не стали ее слушать и вместе отправились к вдовствующей императрице, чтобы нажаловаться на императрицу-преемницу.

Вдовствующая императрица и раньше терпеть не могла главную супругу сына. Теперь же, получив оружие против нее, она не стала разбираться, правдивы ли обвинения, немедленно призвала к себе невестку и крикнула:

– На колени!

При виде ее потемневшего от гнева лица изумленная императрица Сянь опустилась на колени и осторожно произнесла:

– Я не знаю, какую ошибку совершила, так вас разгневав, нижайше прошу просветить меня.

Императрица-мать холодно смотрела на нее.

– Если бы ты спокойно довольствовалась своей участью и хорошенько управляла гаремом, я не стала бы вспоминать о прошлом. Но тебе, оказывается, мало роли главной супруги, хочешь под прикрытием заботы о двенадцатом агэ забраться еще выше?

Хотя императрицу-преемницу и в самом деле посещали такие мысли, но они уж точно не годились для того, чтобы их озвучивать вслух, поэтому она поспешила оправдаться:

– Вдовствующая императрица! Я и думать не смею о подобном! Не знаю, кто обвиняет меня в подобном бесчестье, но это клевета: я всей душой забочусь о гареме и почитаю вас, никаких тайных замыслов у меня нет.

– Нет предела человеческой алчности: захватив Лун, зарятся на Шу. – Мать императора не поверила ни одному ее слову и бросила напоследок: – Постой-ка здесь, пока горит курительная палочка, может, что-то в голове прояснится!

Не понимая, зачем ее позвали и за что