присутствовал я при богослужении, а затем был на празднестве у полковника Чамберса, на котором долго пробыл его величество»[770].

О дне 10 октября никаких записей не имеем; можем предполагать, что в это число шли приготовления к тем действиям, которые происходили 11-го. В этот день опять «перед бояры», т. е. перед следственной комиссией в полном составе, происходил розыск по поводу показания, сделанного Артарской в дополнение к ее же прежнему показанию, сделанному 7 октября, о намерении бояр удушить царевича. Это новое показание, осложнявшее прежнее, заключалось в следующем: ей, Афимке, говорила некая Офросинья Федорова, именовавшаяся Федоровной, служившая «боярской боярыней», т. е. чем-то вроде гофмейстерины, во дворе княгини П. И. Ромодановской, «будто царевича подменили и царевичево платье на иного надели. И царица будто узнала, что не царевич, и сыскали царевича в иной комнате, а бояре будто по щекам били царицу и удушить хотели царевича». По этому оговору Артарской «боярская боярыня» Офроска Федорова была схвачена и 11 октября «перед бояры» расспрашивана. В расспросе она во всем том, что Ар-тарская на нее показывала, решительно заперлась, тогда ей дана была с Артарской очная ставка, на которой Артарская к своему первоначальному рассказу прибавила новые подробности: разговор у нее с Офроской происходил не за один раз, а в два приема: «В тот-де Великой пост пришла она, Афимка, на дворец для кормки и была на светличной лестнице, и она-де, Офроска, в то число прилучилась на той же лестнице; и она, Афимка, молвила ей, Офроске: сего-де дни ей, Офимке, поесть негде. И она, Офроска, говорила: какая-де ныне кормка! У нас-де в верху ныне позамялось, бояре хотели было государя царевича удушить. А государь-де неведомо жив, неведомо мертв; и по стрельцов-де указ послан». Этим обмен мнений на светличной лестнице кончился. Разговор возобновился через несколько дней и в другом месте. «А после-де того, — продолжала свое показание Артарская, — а сколько дней спустя, про то не упомнит, она ж, Афимка, шла мимо двора боярыни вдовы княгини Парасковьи Ивановны, и она-де, Офроска, из приворотной избы в окно кликнула ее, Офимку, к себе и говорила: в то ж де число, как было бояре хотели государя царевича удушить, его, царевича, подменили и царевичево платье на иного надели.

И царица-де узнала, что не царевич, а царевича-де сыскала в иной комнате. И они ж де, бояре, ее, царицу, по щекам били».

Артарская указала также и свидетельницу, при которой этот разговор происходил: «А как-де она, Офроска, те слова в окно ей, Афимке, говорила, и в той-де избе под другим окном сидела дворовая ж их женка Галахтионовна, а те слова слышала ль, про то она не ведает». В ответ на эти улики Офроска сказала, что Афимку Артарскую она знает, потому что она прихаживала к ним в дом (княгини Ромодановской) для милостыни и едала; но во дворце на светличной лестнице с ней не встречалась и из избы во дворе Ромодановских с ней в окно не разговаривала; тем всем она, Афимка, ее, Офроску, поклепала. Однако в застенке с пытки Офроска свое показание изменила: Великим постом во дворце на светличной лестнице она Афимку Артарскую действительно встретила и в ответ на ее слова, что «поесть негде», сказала: «кормки-де ныне не будет для того, что в верху позамялось», но объяснение этому замешательству давала иное:

«Учинилась в верху пропажа и в той пропаже карлиц и верховых девиц пытают, а кроме-де тех слов, иных слов она, Офроска, ей, Афимке, не говаривала»[771]. Указанная Артарской свидетельница, вдова Дашка, жена Галактионки Баландина, приведенная впоследствии в Преображенский приказ, ее показания не подтвердила, сказала, «что-де Афимки Артарской не знает и под окном Афимка с Офроскою когда говорила ль, не слыхала и не ведает»[772].

XIV. Казни 11 октября. Вопрос о земском соборе для суда над царевной Софьей

В этот день, 11 октября, состоялись вновь массовые казни. Повешено было 144 стрельца из числа тех 680, которые были привезены в период времени с 21 сентября по 8 октября из Владимира, Мурома, Углича, Суздальского монастыря, из Твери, Торжка и Костромы и переданы тогда из Иноземского приказа в Преображенский. Эти 144 стрельца были казнены без всяких предварительных пыток и допросов. Устрялов напрасно изображает дело так, что будто бы с 3 октября возобновился массовый розыск в 13 застенках, подобный тому, который происходил 19, 20 и 22 сентября в 10 застенках[773]. С 3 по 11 октября происходили только изложенные выше допросы женщин. Во всем обширном деле о стрелецком розыске не сохранилось ни одного документа и ни в одном документе не сохранилось никакого следа, откуда можно было бы вывести заключение о допросе за эти дни 3–11 октября хотя бы кого-нибудь из 144 стрельцов, казненных 11 октября. Дело обстояло гораздо проще, чем мы склонны были бы представлять себе его ход соответственно с нашими уголовными понятиями, и, чтобы объяснить такое явление, нам следует совершенно отрешиться от последнего остатка наших воззрений на значение и взаимоотношение следствия, суда и наказания. Стрельцы, принадлежавшие к бунтующим полкам, считались уже приговоренными к смерти, как и говорилось в четвертой из тех вопросных статей, по которым производились расспросы с пытками 19–22 сентября: «А смерти они достойны и за одну противность, что забунтовали и бились против Большого полку». Розыски с допросами и пытками имели вовсе не ту цель, чтобы выяснять степень виновности каждого и причастность его к бунту с тем, чтобы сообразно с этим выяснением наложить на него то или другое наказание или его оправдать. Розыск 19–22 сентября имел целью выяснить только общие вопросы, касающиеся бунта: узнать самый ход событий, начало и развитие бунта, движение мятежников к Москве, имена вожаков и главарей, намерения и замыслы стрельцов по прибытии в Москву. Розыск дал материал вполне достаточный для ответа на эти вопросы и для установления виновности всех мятежных стрельцов, того, что все они знали о письме к Ваське Туме, о целях движения к Москве и что все они бились против боярина Шеина. Поэтому остальных, не попавших в допросы 19–22 сентября, казнили без всяких допросов, выключая из них только слишком молодых, «малолетних», т. е. несовершеннолетних стрельцов, и это выключение сделано было механически, без всяких допросов. Дальнейшие розыски в конце сентября и в начале октября стремились к выяснению уже других фактов, именно прикосновенности к мятежному движению царевен и тех путей, какими велись сношения царевен с главарями мятежа. Для этого